минут, – Имоджен Прайс повернулась к гостье, как была – с пуховкой в одной руке и коробкой пудры в другой. Её лицо и шея были такой безжалостной белизны, что кожа напоминала алебастр. – Вам не совет мой нужен, верно ведь? Скажите откровенно, что вы хотите у меня узнать?

Оливия растерялась. Имоджен Прайс пристально смотрела на неё, и подчёркнутые частичками пудры морщинки возле глаз и рта сделали её старше, превратили в усталую женщину средних лет.

– Не нужно быть провидицей, чтобы догадаться, – пояснила Имоджен в ответ на растерянное молчание. – Я хорошо вас знаю, мисс Адамсон, и удивляюсь только одному: как же это вы терпели столько времени? Я, признаться, думала, что вы начнёте выпытывать подробности сразу же, как узнаёте о гибели Люсиль Бирнбаум. Что же вы? Потеряли сноровку совать свой нос в чужие дела?

У Оливии было два выхода из положения – вспылить и начать всё отрицать или же сделать комплимент проницательности мисс Прайс.

– Ну, знаете… – она рассмеялась и опустила взгляд, якобы сражённая прямотой и проницательностью собеседницы. – Ладно уж, не буду скрывать. Мне и впрямь любопытно, что же тут стряслось. Все так по-разному отзываются об этой девушке… Вот я и подумала, что вы, мисс Прайс, уж точно должны быть в курсе что да как.

Плечи Имоджен заметно расслабились, и это не укрылось от внимания Оливии. Чуть заносчиво, с оттенком превосходства, она обвела её взглядом, затем отвернулась к зеркалу, нанесла карандашом несколько точных штрихов, добиваясь, чтобы глаза казались по-кукольному огромными, и заметила вскользь:

– Эффи такая болтушка… И выдумщица к тому же. Что она вам наплела? Что мы все ненавидели Люсиль? Желали ей зла? – отложив карандаш, она взяла кисточку с коротким густым ворсом и принялась за скулы, добиваясь эффекта нежного кукольного румянца.

– Да, не скрою, мне подумалось, что у Люсиль могла возникнуть определённая напряжённость в отношениях с другими членами труппы, – уклончиво выразилась Оливия.

– Послушайте, мисс Адамсон, – пальцы Имоджен на мгновение перестали порхать у лица, и она, не оборачиваясь, нашла в зеркале отражение Оливии и посмотрела той в глаза, – Люсиль была мелкой сошкой, бездарностью, возомнившей себя великой интриганкой. Кто бы в своём уме стал желать ей зла? Я имею в виду настоящее зло, а не мелкие пакости, которые она, надо сказать, вполне заслужила. Не знаю, что там болтает Эффи, когда её никто не слышит, но всё это сущая чепуха. Люсиль никому не доставляла особенных хлопот, просто Эффи склонна к преувеличениям. Роль у Флоссома ей так и так бы не досталась, там требуются исключительно брюнетки. Казалось бы, коробка шестипенсовой краски для волос, но для Эффи важнее иметь кого-то, кого можно обвинить в своей неудаче.

– А Люсиль на самом деле была так бездарна, как утверждает Эффи?

– Она совершенно точно не была актрисой, – безапелляционно заявила Имоджен, берясь за тонкую кисточку с чёрной тушью. – На генеральной репетиции она произнесла заключительную фразу, а никто из театральных ни при каких обстоятельствах не поступит подобным образом.

– Но выступала она сносно? Пела, танцевала?

На лице Имоджен, превращённом в маску хорошенькой куклы, появились тонкие изогнутые брови, когда в дверь постучали. Оливия мысленно заскрипела зубами – времени до выхода на сцену оставалось всё меньше, а ей ещё столько нужно было узнать.

Не дожидаясь ответа, вошёл Гумберт Пропп, державший в руках тщательно расчёсанный кукольный парик на подставке. Он коротко поприветствовал Оливию, и за его сдержанностью она ощутила досаду – мистер Пропп явно не ожидал увидеть в гримёрке мисс Прайс посторонних.

Имоджен с благодарностью кивнула ему и, дождавшись, когда за ним закроется дверь, обернулась к Оливии с нарочитым нетерпением.

– Через десять минут мой выход, – напомнила она, обратив внимание гостьи на круглые настенные часы, висевшие рядом с тканым гобеленом. Гобелен изображал сирену с горделивой посадкой крупной головы, обрамленной тугими косами, с мощными крыльями за спиной и черепаховой лирой в руках. Музыкальный инструмент был выткан золотой нитью, и в целом работа производила впечатление довольно искусной.

Пауза затянулась, и Оливия спохватилась, отведя взгляд от изображения мифической полуженщины-полуптицы:

– Да, конечно, мисс Прайс. Я и так отняла у вас массу времени. Мне и самой нужно начинать готовиться к выходу.

Капитуляция смягчила сердце Имоджен. Согнав с лица усталое выражение, она произнесла с присущей ей лёгкостью:

– Заходите почаще, мисс Адамсон. Теперь, когда вы состоите в труппе, у нас всегда найдётся, о чём поболтать. И поменьше слушайте Эффи! – посоветовала она беспечно. – Не удивлюсь, если от постоянной трескотни у неё на языке волдыри вскочат, – добавила она значительно менее жизнерадостно, когда дверь за сестрой Филиппа закрылась.

Имоджен задумчиво побарабанила правой рукой по гримёрному столику, а потом в сердцах щёлкнула медведя по носу и, словно этого было недостаточно, спихнула его с кресла на пол и от души, хоть и вполголоса, выругалась, не выбирая выражений.

Оливия же задумчиво шагала по коридору к своей гримёрке, и в памяти её медленно всплывали строки, когда-то заученные наизусть в школе Святой Урсулы:

…Прежде всего ты увидишь сирен; неизбежною чарой

Ловят они подходящих к ним близко людей мореходных[11]…

* * *

С точки зрения сержанта Гатри, инспектор Тревишем совершил прискорбнейшую ошибку, когда привлёк к делу в качестве осведомителя эту бесполезную наглую девицу – мисс Адамсон. Не то чтобы он подвергал сомнению решения вышестоящих… Однако полагаться в таком важном деле на дилетанта, да ещё женского пола – тут уж Гатри не находил инспектору никаких оправданий. Всё равно что принять осведомителем, к примеру, миссис Гатри, и ожидать, что она распутает сложнейшее дело, над которым бьются все дивизионы Лондона – ну смешно ведь, ей-богу.

Тревишем же, вовсе не догадываясь о неодобрении своих действий со стороны подчинённого, как раз наносил удары по набитому песком мешку, подвешенному на крюк в углу кабинета, когда ожил один из телефонов. Аппарат, издающий звонкие трели, стоял на самом краю стола и использовался для связи с осведомителями и нижестоящими чинами.

Инспектор завершил серию ударов по воображаемому противнику сокрушительным апперкотом, с помощью сержанта снял боксёрскую перчатку с правой руки и поднёс трубку к уху.

– Тревишем, слушаю. Да-да, я вас узнал, говорите.

Инспектор протянул, не глядя левую руку, и, пока сержант освобождал её, слушал собеседника с нескрываемым интересом.

– Да что вы!.. Вот это новости! Лента о певице, которая потеряла память и у которой похитили рубин раджи? Цветочница, значит… – прижав трубку к плечу, Тревишем одной рукой показал сержанту, чтобы тот записывал