Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Из открытой двери магазинчика торчали ноги в черных чулках; один тапок слетел, и Гарин разглядел дырку, сквозь которую светила желтая ороговевшая пятка; задравшаяся длинная юбка открывала безобразные сплетения варикозных узлов. Если раньше, когда они перелезали забор позади морга, у Гарина и была мысль зайти сюда, чтобы купить какой-нибудь водички, то теперь она бесследно исчезла.
– Пойдем отсюда быстрее! – сказал он Алене, закрывавшей рот ладошкой. Она только кивнула, с трудом сдерживая нервную икоту.
Они вышли на асфальтированную дорогу. Гарин затравленно оглянулся, ожидая в любую секунду услышать протяжный вой милицейской сирены, но на улице было тихо. как-то подозрительно тихо.
«Странно, – подумал он, – в это время люди должны возвращаться с работы. Но где они?» Не было того привычного людского ручейка, который струился здесь ежевечерне, лишь одинокие пешеходы, стараясь держаться подальше друг от друга, осторожно пробирались вдоль домов.
Внимание Гарина привлек лысый мужчина с большим животом, прижимавший ко рту носовой платок.
«Значит, мне все это не снится… В Москве – эпидемия, и она продолжается».
Он достал из кармана моток бечевки, привязал один конец к брючному ремню, а вторым обвил Алену за талию.
– Поддерживай веревку, чтобы это не выглядело, как…
Она поняла.
– Да. Теперь мы в одной упряжке.
– Можно было бы доехать до Савеловского вокзала на метро… Или на автобусе, – Гарин почесал переносицу. – Но, думаю, лучше идти пешком. Здесь недалеко. Может, полчаса… Минут сорок, от силы.
– В метро сейчас опасно, – согласилась Алена.
– Знаешь, мы можем пройти вдоль железной дороги до «Дмитровской», а там…
– Я знаю этот район, – сказала Алена. – Здесь же институтская библиотека.
– Точно, точно. Мы тоже получали здесь книжки. Бывало, набьешь полную сумку учебников и потом не знаешь, как тащить. Правда, на третьем курсе у меня появилась машина. Старая такая, но зато ездила.
Они шли, болтая о пустяках. Ужасных событий на один день пришлось столько, что от них хотелось как-то на время отгородиться – чем угодно, хотя бы обычной болтовней. Теперь им казалось, что главное – говорить не останавливаясь.
– Пешком… прогуляемся… Пешком вовсе не опасно, – преувеличенно бодро твердил Гарин, будто забыв случайную встречу с бритоголовыми. И Алена также преувеличенно бодро кивала.
– Да! Да! Все в порядке! Мы просто гуляем! А эта веревочка, связывающая нас, как пуповина, – это просто… Маленькая шалость, да?
Они дошли до Тимирязевской улицы и тут только заметили, что обычно забитая пробкой улица пуста, а редкие машины проносились мимо на сумасшедшей скорости с закрытыми окнами и включенными фарами, как зимой.
На перекрестке, уткнувшись в бордюрный камень, стояла «скорая». Аварийная сигнализация тревожно мигала.
Гарин с Аленой подошли ближе и заглянули внутрь.
Внутренняя поверхность лобового стекла была забрызгана кровавой слизью; вытянувшись во весь рост, на сиденьях лежал человек в кожаной кепке. По тому, что на нем не было «скоропомощной» формы, Гарин понял, что это – водитель.
В салоне было пусто. На полу валялись скомканные простыни, все в бурых пятнах, и пластиковая маска аппарата искусственного дыхания. Гарин открыл кабину. Рация еле слышно потрескивала, глухой голос говорил что-то неразборчивое.
Человек в кепке, услышав щелчок замка, заворочался, приподнялся на локте и вдруг оглушительно чихнул. Красное облачко повисело в воздухе и медленно растаяло. Увидев живых, он протянул к ним руку и захрипел.
Алена завизжала. Она захлопнула дверь, прищемив человеку в кепке пальцы; тот закричал от боли, но тут же зашелся в приступе мучительного кашля, который перемежался новыми кровяными разрывами.
– Я не могу!! Я не могу больше!! – визжала Алена. – Зачем все это?! Зачем?! – она стала дергать веревку, пытаясь ее развязать, но от этого узел затягивался еще сильнее. – Зачем мы куда-то идем? Я не хочу больше!!
– Тихо! – Гарин обнял ее и гладил по спине, натыкаясь на выпирающую застежку лифчика; почему-то именно она – эта застежка – вызывала особенно острую жалость. – Не кричи! Нас могут услышать.
Это была ложь. Рядом не было никого. Люди разбежались по домам, попрятались по квартирам и ждали… Неизвестно чего.
– Пошли! – Гарин обхватил Алену за талию и повел вперед. Ходьба успокоила ее быстрее, чем слова. «Раз-два, раз-два, левой-правой, левой-правой…» Алена еще некоторое время всхлипывала в такт шагам, затем остановилась и утерла слезы.
– Прости. Но я правда больше не могу.
– А я не могу тебя отпустить. Как ты доберешься до дома? – Гарин выразительно постучал себя по карману. – Он ведь у нас один. На двоих.
– Андрей! Мы обязательно должны идти туда? – она увидела, как меняется его лицо: подбородок заострился, и черты стали как-то резче.
– Конечно, никто от нас этого не требует. Но… Я хочу вернуться домой. Понимаешь? Боюсь, без этих документов идти домой опасно, – Гарин осторожно взял ее под руку и мягко, но требовательно повел вперед. – Я очень хочу увидеть жену и дочь. Это глупо. Ты, наверное, будешь смеяться. Жена мне изменяла, но я так хочу ее снова увидеть. Смешно?
Алена окинула его странным взглядом.
– Ничего смешного. Это нормально. Я бы даже сказала, закономерно.
Гарин опешил. Он сбился с шага и, засмотревшись на Алену, наступил в лужу.
– Закономерно? Что ты имеешь в виду?
Алена покачала головой:
– Только то, что ты – человек порядочный. Больше ничего.
– Не вижу связи. Если я порядочный, значит, мне можно изменять?
– Конечно. Только порядочным и изменяют. С мерзавцами этот номер не проходит. Они, как правило, успевают первыми.
– Прекрасно! Это что, богатый жизненный опыт?
– Нет, это просто жизнь.
– Весело, – Гарин внезапно ощутил приступ беспричинной злости. – Весело! – повторил он. – Значит, это жизнь? Значит, ты все воспринимаешь так легко и свободно? Тогда что тебе мешает воспринять все это, – он махнул рукой в сторону «скорой» с включенной «аварийкой», – так же легко и свободно?
– Потому, что это – не жизнь, – ответила Алена. – Это – смерть. А смерть я не могу воспринимать спокойно. Я ведь пока живая.
– Да, ты права, – Гарин почувствовал, как у него начинает болеть голова: справа, позади глаза, боль посылала медленные пульсирующие волны, разбегавшиеся по всему телу. – Ты права, и я не знаю, что тебе возразить. Но мне все равно кажется, что мы должны достать эти документы. Чтобы…
Он сам не знал, зачем им нужны эти бумаги. Просто какая-то непоколебимая уверенность, замешанная на необъяснимом упрямстве. «Это наше, – подумал Гарин. – Родное. Русское. Нас бьют, а мы идем; нас убивают, а мы все равно ползем. И никаких возвышенных идеалов, никаких высоких целей – только упрямство. Сволочное, почти скотское, но – неистребимое. Мы задавили Наполеона, мы забросали своими телами Гитлера, мы вымираем, валяемся в грязи, но не сдаемся, пока не закончится двенадцатый раунд. Сделай – или сдохни! Третьего не дано.»