– До сих пор я видела вас в красивыхкостюмах бежевого или дымчато-розового цвета. Похоже, вам по вкусу неяркие, носветлые тона.

Пронькина кивнула, я обрадовалась еепозитивной реакции.

– Но сейчас на вас темно-сераябесформенная хламида, смахивающая на балахон. Полные женщины носят подобнуюодежду, полагая, что она зрительно отнимет у них пару десятков килограммов.Зряшная надежда: танк, замотанный в брезент, никогда не будет напоминатькузнечика. Так почему вы вырядились столь странным образом? Наряд не похож натраурный, зато за версту кричит о вашем желании стать незаметной.

Лида заплакала, я обняла ее за плечи.

– Иногда пооткровенничать с постороннимчеловеком лучше, чем раскрыть душу близкому родственнику. Очень скоро мыразъедемся в разные стороны и более никогда не пересечемся. Вдруг я смогу датьвам дельный совет? Если же мне не удастся помочь, я просто вас пожалею.

Лида откинулась на спинку сиденья.

– Кто были ваши родители?

– Мама пела в оперном театре, папа –доктор наук, академик, работал на оборону, – честно ответила я.

– Они хорошо зарабатывали? –неожиданно спросила Лидия. – Семья жила богато?

Я улыбнулась.

– По советским понятиям – да, имелсявесь набор благ, к которому стремился среднестатистический житель СтраныСоветов: просторная собственная квартира, дача с большим земельным участком,солидный доход. Мама воспитывала меня, работал только отец, он получал большуюзарплату, увлекался коллекционированием картин, покупал много книг. Мы былитипичными представителями интеллигенции тех лет: подписка на журналы «Новыймир» и «Москва», собрание сочинений классиков, стихи Евтушенко, Вознесенского,Рождественского, современные беллетристы. Часто ходили в театр, какдраматический, так и оперный, не пропускали выставки. Наше материальноеположение было намного лучше, чем у многих. Но родители никогда не выпячивалисвое благополучие, хотя мы каждый год ездили в Крым и не экономили ни на еде,ни на отдыхе.

Лида протяжно вздохнула.

– Они вас любили?

– Как все папы и мамы, – грустносказала я, – прощали мне плохие отметки, мелкие шалости. Справедливостиради следует отметить, что я не очень безобразничала, была тихой, болезненнойтроечницей. Мне и в голову не приходило хулиганить.

– У нас с Соней все сложилосьиначе, – сказала Лида. – Мама очень любила отца. Один раз, выпив наНовый год слишком много шампанского, она мне сказала: «Ради Кости я готова навсе. Прикажет он выпрыгнуть с пятнадцатого этажа – прыгну без колебаний».Согласитесь, такое признание пугает, кстати, в тот момент, когда оно былосделано, родители прожили в браке много лет.

Удивительно, какие длинные корни пускают вдуше обиды детства и отрочества. Лида, забыв обо всем, стала вываливать передо мнойпроблемы школьных и студенческих лет.

С раннего возраста Лида с Соней слушалинеумолчную песню мамы:

– Папочка так ради вас старается,извольте оправдать его доверие. Пронькины должны быть лучше всех.

Каждую пятницу вечером дочери демонстрировалиотцу отметки. Как и многие погодки, они учились в одном классе.

Константин Львович изучал дневники и, если тамне было проблем, сухо говорил:

– Естественно, Пронькины всегда и во всемлучшие.

Но иногда отец сдвигал брови и мрачным голосомосведомлялся:

– Тут учительница написала: на этойнеделе Лидия сбавила в успеваемости и получила замечание по поведению.Безобразие, ты меня глубоко разочаровала. Почему ты не лучшая?

– Папочка, я уступаю по оценкам толькоСоне, – один раз заикнулась Лида, – а поведение – это ерунда,училка просто ко мне придирается.

Константин Львович в сердцах отшвырнулдневник.

– Лучшая – это значит лучшая.Добивайся того, чтобы учительница говорила: обе Пронькины – маяки класса.Теперь о поведении. Хочешь быть похожей на отвратительных пигалиц, которыеругаются матом, курят, красятся в сто слоев и теряют девственность в подъезде,едва перейдя в седьмой класс?

– Нет, – чуть не зарыдала отнарисованной перспективы девочка.

– Тогда веди себя безупречно, –отрубил Константин Львович и повторил: – Я глубоко разочарован.

Нина Олеговна и Константин Львович никогда ненаказывали дочек. Отец не хватался за ремень, мать не произносила каноническуюфразу:

– Марш в угол.

Ни Лиду, ни Соню не лишали подарков, сладкого,не запугивали отменой празднования дня рождения или поездки на море. Нет,родители спокойно объясняли детям их ошибки, и жизнь входила в прежнее русло.Но чем старше становилась Лида, тем сильней ей хотелось, чтобы взрослыезаорали, затопали ногами, надавали ей пощечин. Фраза «Я глубоко разочарован»была для Лидочки хуже любого, самого ужасного скандала и порки мокрыми розгами.

Хоть родители и поощряли соперничество междудетьми, девочек связывали нежные отношения. Соне нравились в школе всепредметы, Лида больше тяготела к математике. Сочинения в старших классахпревратились для Лиды в муку, но бойкая Сонечка, строчившая опусы с пулеметнойскоростью, успевала помочь сестре.

На первом курсе института Лиде стало ясно: онасуществует при Соне. Девушек постоянно приглашали на вечеринки, но Лидочканикак не могла отбросить мысль, что ее зовут только из-за сестры. Та былавеселой и симпатичной. Отец тоже отдавал предпочтение Софье. После получениякрасного диплома через короткое время она стала завотделом, а Лидии престижногоназначения пришлось ждать дольше. Зато она первая обзавелась женихом. ВадимКраснопольский был лакомым кусочком: молодой мужчина из богатой семьи,непьющий, некурящий, не бегающий за женщинами. Как часто можно встретитьподобного кавалера? Легче найти в придорожной канаве крупный бриллиант!

Когда Лиду в белом платье и роскошнойкружевной фате вел к алтарю отец, она ощущала невероятную гордость. На какое-товремя Лидочка перестала быть лузером, опередила Соню, стала предметом гордостиродителей и тестя.

Никита Сергеевич Краснопольский не уставалповторять:

– О какой невестке я мечтал, такую иобрел. Она одна в Москве, чистая, невинная, любящая.

Потом отец Вадима спохватывался и добавлял:

– Не считая Сонюшки, конечно.