Когда машина поравнялась с крайним грузовиком, Валентин даже не заметил, а почувствовал всем телом, как бело-черная махина с гербом на борту начинает сдвигаться влево, выталкивая его на ограждение.

– Кретин! – заорал Валентин и стал непрерывно сигналить, видя приближающийся угол блестящего бампера. Пронзительный звук клаксона утонул в грохоте бешено крутящихся справа колес. Стрелка спидометра судорожно дергалась у отметки «220». Двигатель работал на пределе. Грузовик не уступал, но и не прижимал, оставив узкую полоску асфальта для легковушки. Валентин продолжал сигналить и что-то орать, пока неожиданно не зажмурился от ярко-голубого света, вынырнув на свободную трассу. Черно-белая махина осталась справа позади. Пронесло. Он выдохнул воздух и посмотрел в зеркало. Водитель грузовика с веселой улыбкой приветливо махал ему рукой из открытого окна.

– Они пошутили, сволочи, – выругался Валентин и дрожащей рукой достал сигарету.

Он остановил машину у придорожного кафе. Попросил стакан апельсинового сока, взял меню и, совсем обессиленный, растянулся в пластиковом кресле снаружи, пытаясь унять внутреннюю дрожь. Да, как хорошо быть просто живым!

Он набрал номер мобильного Хосе.

– Привет, Хосе. Как дела?

– О, привет! Рад слышать тебя, дружище. Все ол-райт, только не хватает бокала виски и веселой подружки!

– Ты привез этот злополучный груз?

– Не поверишь. Еще нет. Эти сволочи из-за аварии изменили место доставки. Теперь я должен неделю гнать по Европе, чтобы выгрузиться в порту Валенсии.

– Валенсия? Это же Испания!

– Да какая, на хрен, разница. Жарища кругом, – выругался Хосе. – Все, пока, а то тут у меня столпотворение на дороге. Одни туристы.

– Пока… – задумчиво ответил Валентин.

Шум автострады гулко отдавался в сердце. Сухой ветер с примесью гари и пыли лениво терся вокруг пропотевшей рубашки. Голова была тяжелой и пустой. Казалось, что раскаленный воздух окончательно иссушил остатки мыслей. «Кривых и спутанных, с налипшей красно-коричневой глиной Ла Манчи», – усмехнулся Валентин, обратив внимание, что за соседний столик присела молодая пара, подъехавшая на серебристом «Фольксвагене». Высокий, наголо выбритый мулат и светлая девушка. Как только они сели, она сразу же взяла его руки в свои. Ее пальцы, тонкие и белые, проникли в его пальцы. Но не просто проникли, они обнимали, переплетались и гладили его темную кожу, как будто что-то вспоминая. Совсем не смущаясь посторонних взоров. Валентин опустил глаза, делая вид, что всецело поглощен меню.

Но на самом деле не мог оторваться от движения рук на соседнем столике, до тех пор пока рядом услужливо не появился официант.

– Что будете заказывать?

– Чай и десерт. Тирамиссу. (Ну и пусть у него будут болеть глаза. Какая теперь разница – больше или меньше.)

– Больше ничего?

– Нет, спасибо. Этого достаточно.

– Си, сеньор.

Через несколько минут перед ним стояли чай и тирамиссу. Шоколадно-сливочный. Почти черные слои теста с нежными прослойками крема цвета топленого молока. На большой белой тарелке. Как на широкой кровати. С вызывающе блестящей ложкой. Валентин не удержался и опять бросил украдкой взгляд на соседний столик. Теперь ладони мулата лежали сверху на незагорелых ладошках, бережно подмяв их под себя. Как будто защищая и оберегая от чего-то.

Валентин прикусил губу, отломил ложкой кусок пирожного и опустил в рот, закрыв глаза. Серо-бурая пустыня тут же превратилась в берег моря и пальмы.

…Их тела изгибались. Их бедра касались друг друга. Ее ноги были разведены и чуть согнуты в коленях, а его тело то и дело, пружиня, касалось нижней части ее живота, где еще оставалась полоска ткани, испуганно вздернутая кверху. Потом он обхватил ее талию и сильно согнул. Она вскрикнула, запрокинула на него одну ногу и тут же оттолкнула, схватив за руку. В свете прожекторов дискотеки сверкнули два золотистых сердечка в ее пупке и кольцо-серьга в его ухе. Они снова сомкнулись, только теперь он был сзади, двигая бедрами и спиной в такт с ней. Музыка ускорялась и неистовствовала. Казалось, что еще несколько аккордов – и кожа на барабанах лопнет от напряжения.

Раздалось громкое «олла».

Тореро с Дианой продолжали танцевать, а он тогда встал и незаметно вышел. У него не было больше сил смотреть на это. На эти смуглые руки тореро, которым отдавалась его амазонка. На этот испанский танец, в котором все движения напоминали пронзительную страсть…

Валентин скрипнул зубами, открыл глаза и, отвернувшись от влюбленной парочки, уставился на автостраду, которая черной стрелой уходила вдаль до горизонта и, казалось, вот-вот проткнет небо. «Почему еда практически никогда не бывает голубого цвета? Может быть, специально для того, чтобы в голодный год не сойти с ума, глядя на небо?» – подумал Валентин и, быстро покончив с остатками пирожного, направился в туалет. Долго мыл руки, шею и лицо, разглядывая в зеркале опухшие глаза с красными паутинками капилляров на белках. Да, скорее бы приехать, а то от усталости можно рехнуться! Он вытащил из кармана платок, чтобы вытереть лицо, и услышал, как что-то ударилось о кафель на полу. Серьга с рубином лежала на сером квадрате, как кроваво-золотистая капля.

… В тот злополучный вечер на дискотеке он не просто ушел, а сбежал. Не оглядываясь. Ему было на все наплевать. Он плохо помнил, что и где еще пил, как добрался до отеля, а очнулся только в номере от стука закрываемой двери, когда Диана вернулась. Уже начинало светать.

Сквозь серую пелену утра он видел, как она сбрасывает с себя одежду, слышал, как она принимает душ, и чувствовал, как она ложится рядом. Все, что произошло дальше, было похоже на жуткий сон.

Молча, скрипя зубами, он набросился на ее тело. Горячее и пахнущее гелем для душа. Неподатливое и сильное. Его губы шептали какой-то бред, а ее были плотно сжаты. Он схватил ее за руки и, подмяв под себя, попытался раздвинуть коленом ноги, но тут же отпустил, как будто обжегся, почувствовав шрам на правом запястье. Диана сильно оттолкнула его, и они оказались на полу. Что-то разбилось. Раздался тихий вскрик, и он увидел, что по ее руке течет кровь.

– Не надо, пожалуйста, не надо… – вдруг заплакала она, прислонившись к стене и прикрываясь простынкой, как смятым щитом, и стараясь, чтобы на ткань не попали красные капли. Африканские косички безжизненно свисали на обнаженные плечи и грудь. – Опять кровь. Не хочу крови.

Он упал перед ней на колени, чувствуя, как слезы бегут у него из глаз, и осторожно взял за руку. Она не сопротивлялась. Порез был незначительный.

– Прости, любимая. Прости меня. Я сейчас позвоню на ресепшн.

– Не надо. Возьми пластырь в чемодане. Рана совсем небольшая. Не надо никого звать. Ничего не надо.

Валентин достал пластырь и принес из ванной полотенце. Вытер дрожащей рукой кровь и заклеил рану, повторяя все это время, как заклинание, только одно слово: «Прости… Прости…»

– Я хочу лечь. Помоги мне, – попросила Диана.