— Плевать мне на твои любовные письма, — огрызнулся Ион.

Он с силой оттолкнул Эллен в сторону, положил брезент на место и накрыл камнями. Затем стал вылезать наверх. Девушка полезла за ним.

— Отдай мои письма! — крикнула она.

Не обращая на нее внимания, Ион быстро захромал по дороге через утесы. Эллен шла рядом.

— Отдай письма, говорю тебе! — Ее голос заглушал ветер.

Поднявшись повыше, Ион вынул конверты и начал рвать их, один за другим; порывы ветра уносили мелкие кусочки бумаги.

— Да, я взял письма, — крикнул он, — но не читал их. Я чужую почту не читаю. Какая-то порядочность у меня еще осталась. В отличие от тебя, рывшейся в чужих вещах…

Он тащился дальше к морю. Эллен шла следом.

— Сволочь ты, сволочь! — орала она. — Твоя мать посылает меня наверх с подносом к тому мерзавцу, а ты и не возражаешь!

Ион промолчал.

— Что это за странные штуки в коробочке? — Она показала на его карман.

— Не твое дело.

— Прядь волос? От Мэрты?

Он снова ничего не ответил — только шел быстро как мог, пыхтя от напряжения.

— А кусок мыла? Им мылась Мэрта?

Ион обернулся и дал ей пощечину, так что ее голова запрокинулась назад и она споткнулась. Затем вынул коробочку из кармана и зашвырнул далеко в воду.

— Если не заткнешься, полетишь туда же, — произнес он.

И, повернувшись к ней спиной, зашагал домой так быстро, как только позволяла его хромота.

Эллен шла в нескольких метрах позади, сбитая с толку, приложив ладонь к горящей щеке. Это была первая в ее жизни пощечина, и оторопь, охватившая девушку, была едва ли не сильнее, чем сама боль.

Когда они подошли к домикам персонала, Ион свернул к себе, хлопнув входной дверью. А Эллен направилась в столовую и сразу пошла к фру Ланге. Та, подбоченившись, помешивала что-то в огромном котле. Старуха Сабина сидела у стены.

— Я больше не хочу быть прислугой на кухне, — сказала Эллен. — Я увольняюсь.

Сабина издала сухой смешок.

— Только послушайте! — пропищала она. — Она хочет обратно в город! Я же говорила…

Фру Ланге обернулась.

— Не хочешь быть прислугой на кухне? — удивленно повторила она. — Но ты и так уже не прислуга. Ты работаешь на шефа.

Сабина на своем стуле согнулась пополам от визгливого громкого смеха.

Эллен не обращала на нее внимания.

— Неважно, как я называюсь, — ответила она. — Я увольняюсь. Прямо сейчас. Когда Артур поедет завтра утром в город, я уеду с ним.

Фру Ланге посмотрела на нее долгим изучающим взглядом.

— Слишком поздно это пришло тебе в голову… — Она снова принялась за помешивание. — Сабина может дать тебе приложить что-нибудь к щеке, а ходить с подносом наверх теперь будет Катрин. Он сам так приказал. Если тебя это волнует.

* * *

Хоффман открыл окно настежь. Ветер вырывал створку у него из рук, но в итоге ему удалось закрепить оконный крючок.

— Тебе не холодно? Можешь надеть пальто, если хочешь. Сейчас я буду говорить о тюрьме, и тогда мне понадобится много воздуха… — Он снова повернулся к письменному столу. — Я ведь упомянул, что его схватили, так?

— Да, — ответила Эллен, надевая пальто, висевшее на спинке стула. Хоффман диктовал уже целый час, и у нее болели плечи и голова.

Он наклонился над листом бумаги и кивнул самому себе.

— Ну хорошо. Ты готова?

Затем отошел к открытому окну и продолжил диктовать:

— Он старался удерживать взгляд на забранном решеткой окне наверху под потолком, чтобы не сойти с ума. Но стены вокруг него сдвигались все больше, он не мог дышать. Утратив над собой контроль, он вопил и стучал в дверь камеры. Что, естественно, наказывалось пинками и ударами дубинок охраны. Забив его почти до потери сознания, они вытащили его в коридор. Как в тумане, слышались ему свист и вопли других заключенных, когда его тащили мимо их камер. Охранники барабанили в двери, чтобы угомонить сидельцев, но шум лишь рос, пока не стал звучать, как адская симфония из ритмичного стука и животного воя под аккомпанемент ударов дубинками в железные двери. Шум распространился на другие отсеки, пока вся тюрьма не завибрировала в едином безумии. Это происходило всякий раз, когда заключенного отправляли в подвал. Потому что подвал существует всегда — во всех местах предварительного заключения, тюрьмах и психушках. Если ты думаешь, что находишься на дне ада, то знай, что всегда есть уровень еще ниже.

Ветер бился в открытое окно, оконный крючок еле-еле удерживал створку. Бумагу сдуло на пол со стола, но у Эллен не было времени подбирать ее.

— Итак, его бросили в темную дыру и захлопнули за ним дверь. Он опять оказался в печи, будто никогда ее не покидал, а вся последующая жизнь мгновенно исчезла. Его окружали толстые стены. Наверх не проникало ни звука. Он был полностью один. Один? — Хоффман горько усмехнулся. — Это было бы слишком хорошо. Ибо вскоре он обнаружил, что у него есть компания. В темноте он услышал скрип когтей о каменный пол, писк и шуршание. Что-то ворсистое пробежало по его руке и запрыгнуло на плечо. Когда он пинал крыс, они держались на расстоянии, но едва замирал, как они снова появлялись, и он чувствовал их носы, обнюхивавшие его лицо, и холодные хвосты на шее. Именно там у него была рана, и кровь привлекала их. Ему хотелось как можно быстрее умереть от ран, нанесенных охранниками…

— Шеф! Ужин! — послышался голос из-за двери. Он был такой слабый, что Хоффман его, видимо, не слышал.

Эллен остановилась.

— Кажется, принесли ужин, — сказала она.

Хоффман повернулся к двери.

— Шеф! — снова послышался голос.

Он подошел к окну, закрыл его, затем открыл дверь.

Вошла Катрин. Ее губы были сжаты в тонкую нитку, веснушчатые руки крепко сжимали поднос. Хоффман показал на стол.

Эллен подняла разлетевшиеся листы и сложила их вместе.

— Спасибо, Эллен. Можешь идти, — сказал Хоффман.

Катрин поставила поднос на стол, быстро сделал книксен и повернулась к двери, собираясь уйти. Но Хоффман остановил ее, положив руку ей на плечо.

— Не ты, Катрин. Ты останешься.

В семь утра следующего дня Эллен пошла к лодочному ангару. Дул сильный ветер и слышался шум моря — будто вдалеке шел поезд с бесконечным количеством вагонов.

Она села на скамейке рядом с почтовой сумкой и стала ждать. Тусклый ранний свет проникал через арку. Время от времени ударяла волна, целиком заполнявшая проем, так что ангар на несколько секунд погружался в темноту.

Засунув руку в карман пальто, Эллен потрогала письмо, написанное накануне вечером при свете огарка свечи в уборной во дворе. Когда одна из женщин, живущих в домике вдов, начала стучать в дверь, Эллен как раз пыталась подытожить положение дел на острове. Это письмо девушка не собиралась оставлять в почтовой сумке. Она подождет Артура, передаст письмо ему в руки и убедится, что он уплыл с ним.