Апрель 1740 года

Как-то Зелия говорила, что утомительнее болтушки только болтушка, которая постоянно повторяет одно и то же. Или говорила что-то похожее. И хотя прошло больше года с тех пор, как Полина приехала в Версаль и все пошло наперекосяк, боль и отчаяние не утихают. Я пытаюсь оставаться любезной и мириться с Полиной. Я так же улыбаюсь и поддерживаю непринужденную беседу, забочусь о своем туалете, как поступала всегда, но мое сердце просто разбито. И мне кажется, что в этом мире ничто не способно соединить эти осколки вместе.

По окончании новогодних праздников, невероятно пышных, поскольку в этом году мы вступаем в новое десятилетие, Людовик устроил небольшой обед в своих личных покоях и после продолжительного подтрунивания подарил Полине красивую позолоченную масленку. Мой подарок королю – пара подсвечников из тончайшего саксонского фарфора, расписанных его любимыми сценами охоты, – был удостоен небрежного кивка. Он ничего не подарил на Новый год ни королеве, ни детям. И уж точно я подарка не дождалась. Я знаю, что в последнее время Флёри призывает его к экономии, поскольку голод не прекращается и следует сократить расходы, но вряд ли кардинал имел в виду новогодние подарки!

Полина – единственная, кого поздравили. Знаю, что я не должна у него ничего выпрашивать, но этот торжествующий взгляд Полины, когда она принимала свой подарок… Что-то внутри меня умерло. Мне стоит перестать надеяться на то, что он ко мне вернется, и принять то, что, пока Полина жива, об истинном примирении не может быть и речи.

Я могу лишь искать утешения в присутствии рядом с ним, в его редких проявлениях нежности, в том времени, когда он слег с лихорадкой и заявил, что только я должна его выхаживать. Целых три благословенных дня я ухаживала за ним, варила особый бульон из репы по совету врача. Он благодарно его пил и уверял, что бульон приготовлен любящими руками. Он хотел, чтобы только я была рядом у его кровати, прекрасно понимая, что от Полины тут толку мало.

Но что мне остается? Желать, чтобы мой любимый продолжал хворать и я могла быть его сиделкой? Нет, я не могу желать подобного.

В последнее время Полина немного подобрела ко мне, стала не такой требовательной. Мне кажется, что ей нравится, что я рядом, – и наперсница, и соперница. Как я когда-то хотела, чтобы она стала для меня близкой подругой. Какая ирония судьбы! Как нечестно! Как я жалею, что вообще пригласила ее в Версаль. Чем я заслужила такую сестру, как Полина?

Король часто останавливается в своем новом замке в Шуази вместе с ней. Там еще достаточно работы, нужно многое чинить и реставрировать, и он с энтузиазмом следит за всем лично. Они вместе контролируют ход работ; Людовик сказал, что этот замок будет его подарком Полине и, когда работы будут закончены, он станет самым красивым замком в Европе.

Мне он дворцов не дарил!

Я пару раз ездила в Шуази, Людовик так и искрился энергией, словно мальчишка с новой игрушкой. Он часами просиживает с архитекторами, работает с плотниками над чертежами, вносит изменения, предлагает другой дизайн. При дворе поговаривают, что он даже занялся кулинарией. Например, на прошлой неделе он приготовил изумительный суп из грибов, которые он сам вместе с придворными собирал целый день в лесу. Собирал грибы! Как обычный крестьянин! Рассказы о таких тихих семейных радостях обжигают мне уши и усугубляют отчаяние – откуда мне было знать, что Людовику хочется почувствовать себя крестьянином?

Безнадежность!

Я не в силах больше это выносить. Просто не в силах.

От Луизы де Майи

Версальский дворец

Черный день 1740 года

Версаль и Шуази

Лето 1740 года

Я начинаю понимать, что Людовик – человек слабый. В свои семнадцать лет король Людовик XIV, стоя перед министрами, спокойно объявил, что время его юности, а следовательно, и опеки над ним, прошло и теперь всеми делами займется он лично. Совсем не таков мой Людовик, и, кроме того, момент уже упущен: что допустимо и считается образцом в семнадцатилетнем возрасте, в тридцать делать просто стыдно.

Его министры до сих пор относятся к нему как к ребенку, а кардинал Флёри, чье влияние на короля все возрастает и достигло абсолюта, по моему мнению, в зародыше задавил любые зачатки независимости в Людовике. Терпеть не могу наблюдать, как король цепляется за свой поводок. Если Людовик собирается стать королем не только формально, ему необходимо избавиться от опеки властного кардинала.

По-моему, новый дворец короля в Шуази – отличное место, где он, возможно, наконец-то повзрослеет и станет мужчиной, который будет слушаться меня, а не этого немощного старца.

Дворец частично разрушился, потому что старая принцесса де Конти не заботилась о нем как должно. Как бы там ни было, местоположение на берегах Сены просто божественно, а весной и летом легкий ветерок с реки бродит по комнатам. Мы вместе планируем, как расширить замок и обновить внутреннюю отделку, и впервые Людовик лично наблюдает за работой. В Шуази Людовик может быть просто мужчиной, а не королем.

Здесь и в постели он более пылок, как будто оставил то, что сдерживало его натуру в Версале. В Шуази он может заниматься любовью дважды за ночь, а однажды даже три раза.

Шуази всего в нескольких часах езды от Версаля, но здесь мы как будто сбрасываем свою кожу и запираем дверь перед носом мадам Этикет. Мы просто живем, словно на наших плечах не лежит судьба Франции. Тут мы чувствуем себя более расслабленными, чем в Рамбуйе. Разумеется, мы здесь не вдвоем; Людовик терпеть не может одиночества, поэтому вокруг всегда должна быть суетливая толпа придворных, как мух у меда.