Перри Комо скрипучим голосом предупреждал Натана, что это начинает выглядеть, как Рождество.

– Ни черта, Перри, – сказал Натан и затем хриплым голосом, стуча кулаком в водительскую дверь, запел: – Мне нравится старое время рок-н-ролла. Та музыка просто гладит мою душу!

Он выкрикивал это громко, один куплет за другим, и когда замолчал, то обнаружил, что радио тоже отключилось. Отлично! Прекрасный рождественский подарок. Последний, что он получал.

* * *

Когда он в следующий раз открыл глаза, его лицо прижималось к рулю. Машина стояла. Вокруг было столько света, что от него болели глаза. Натан сощурился. Мир выгядел ярко-синей мешаниной. Наверное, это было потому, что ночью его голова не болела так сильно. Череп разрывался от мучительного напряжения. Он думал, что его вырвет. Боль пряталась за глазами – какое-то желтое зарево. Весь этот солнечный свет казался нечестным.

Он поморгал, стряхивая слезы, и мир стал четче – более сфокусированным.

Одетый в форму жирный мужчина в противогазе смотрел на него через боковое окно. Он вглядывался в салон, стараясь найти щелку между вонявших кровавых отпечатков на стекле. Его горчично-зеленый старый противогаз принадлежал к эпохе Второй мировой войны.

– Кто ты, черт подери? – спросил Натан.

Толстяк, казалось, колыхался вверх и вниз. Натан не мог увидеть его лица, но подумал, что тот подпрыгивает на цыпочках от возбуждения.

Кнопка блокировки водительской двери поднялась вверх с громким стальным щелчком.

В одной руке толстяка виднелся какой-то цилиндр, похожий на аэрозольный баллон. На его боку имелась надпись: «Имбирный освежитель воздуха». Ниже был старомодный рисунок веселой мамочки, вынимавшей из духовки сковородку пряничных человечков.

– Где я? – спросил Натан Деметр. – Что это за место, черт возьми?

Человек в противогазе открыл дверь и впустил в салон утренний запах весны.

– Место, где тебе пора выходить, – ответил он.

Пресвитерианский госпиталь, Денвер

Весна 2013

Когда умирали известные люди, Хикс всегда фотографировался с ними.

К примеру, к ним поступила ведущая местных новостей – приятная тридцатидвухлетняя леди с роскошными белокурыми волосами и голубыми глазами. Она перепила и задохнулась в собственной рвоте. В час ночи Хикс проскользнул в морг, вытащил ее из ящика и усадил на кушетке. Он обнял женщину, склонился к ее соску, а другой рукой, которой держал мобильный телефон, сделал снимок. На самом деле он не целовал ее. Это просто была шутка.

Еще у них была одна рок-звезда – на самом деле мелкая звездочка. Мужчина играл в группе, которую однажды сняли в фильме Сталлоне. Рок-звездун скончался от рака. С его перистыми коричневыми волосами, длинными ресницами и широкими, немного женственными губами, он выглядел после смерти, как сморщенная старуха. Хикс вытащил музыканта из ящика, сложил его пальцы в «козу», а затем приставил ее к своей голове. Он сделал фото, словно они тусуются вместе. Веки рок-звезды обвисли, так что он получился сонным и надменным.

Саша, подруга Хикса, рассказала, что у них в морге находился известный серийный убийца. Саша работала медсестрой в педиатрии, восемью этажами выше. Ей нравились его фотографии с известными мертвыми людьми. Она стояла первой в списке лиц, кому он рассылал их по имейлу. Саша считала Хикса веселым. Она говорила, что ему надо сниматься в «Дэйли шоу». Хикс тоже любил Сашу. У нее был ключ от склада фармацевтики, и субботними ночами она крала оттуда что-нибудь хорошее: маленькие окси или какой-нибудь особый медицинский кокс. Во время перерывов они находили пустую смотровую, и она, выбравшись из своего медицинского халата, карабкалась в кресло со стременами.

Хикс ничего не слышал о серийном убийце, поэтому Саша воспользовалась компьютером в комнате отдыха сестер и распечатала о нем новостные статьи. Отксеренный снимок был достаточно плох: лысый дед с узким лицом и полным ртом кривых зубов. Глаза в запавших глазницах выглядели яркими, круглыми и глупыми. Надпись описывала его как Чарльза Талента Мэнкса, посаженного в федеральный гадюшник более десяти лет назад за сожжение какого-то жалкого ублюдка на виду у дюжины свидетелей.

– Не такая уж большая шишка, – сказал Хикс. – Убил одного урода.

– О-хо-хо. Он хуже, чем Джон Вейн Стейси. Старик убивал детей всех видов. Всех видов, понял? У него был дом, где он занимался этим. Мерзавец развешивал на деревьях маленьких ангелов – по одному за каждого зарезанного ребенка. Это отвратительно. Какой жуткий символизм! Маленькие рождественские ангелы. Место называлось Домом саней. Понятно? Ты меня понял, Хикс?

– Нет.

– Он убивал их там! А возьми в расчет еще и сани Санты? Теперь ты понимаешь?

– Нет.

Он не улавливал, как Санта был связан с придурком вроде Мэнкса.

– Дом сгорел, но украшения остались. Они висят на деревьях, как напоминание.

Она дернула завязки своего халата.

– Серийные убийцы возбуждают меня. Только и думаю, на какое паскудство я пошла бы, чтобы они меня не убили. Сделай фото с ним и пришли мне по почте. И еще напиши, что ты сделаешь, если я не разденусь догола перед тобой.

Он не видел смысла спорить с такого рода рассуждениями. К тому же ему все равно нужно было делать свой обход. Если старик убил много людей, то Хиксу следовало сфотографировать его и добавить в коллекцию. Он уже снял несколько забавных фото. Но ему казалось, что будет прикольно иметь снимок с серийным убийцей, который продемонстрирует его темную серьезную сторону.

В лифте – уже без Саши – Хикс навел оружие на собственное отражение и грозно произнес:

– Или у тебя во рту будет этот ствол, или мой большой член.

Он репетировал свое послание Саше.

Все шло хорошо, пока его рация не ожила и не раздался дядин голос:

– Эй, тупица, если будешь играть с оружием, то в конце концов пристрелишь себя. Тогда мы наймем кого-нибудь другого, кто сможет делать эту чертову работу.

Он забыл, что в лифтах были камеры. К счастью, тут не имелось скрытых микрофонов. Хикс сунул свой пистолет 38-го калибра обратно в кобуру и опустил голову, позволяя краям шляпы скрыть его лицо. Примерно десять секунд он сражался с гневом и смущением, затем нажал на кнопку РАЗГОВОР, намереваясь сказать что-то реально грубое, чтобы заткнуть старого ушлепка. Но вместо этого ему удалось только выдавить «Вас понял» – причем тем самым прищемленным писклявым голосом, который он ненавидел.

Дядя Джим устроил его в охрану госпиталя, скрыв отчисление племянника из школы и арест за публичное пьянство. Хикс работал здесь только два месяца, но уже дважды был упомянут в приказах: один раз за опоздание, другой – за то, что не ответил по рации (в тот момент выпала его очередь сидеть в кресле со стременами). Дядя Джим сказал, что если он получит третий выговор до полного года выслуги, то ему дадут пинка.