как она. Она прижалась к забору и стала прислушиваться к звукам вокруг. Всё было тихо. Дверь небольшого одноэтажного дома с чердаком под высокой крышей была открыта. Рема осторожно вошла внутрь. Если бы не пыль и паутина, она бы уже бежала из этого дома сломя ноги. Но тишина и обездвиженность приглашали её остаться. В небольшой гостиной красовался стенд с многочисленными военными наградами. На стене висели фотографии семейства Пуласки — очень старые. Детская, спальня — в спальне прямо рядом с кроватью стояла какая-то странная, доисторическая аппаратура с антеннами, кое-где замотанными изолентой, и ЭЛТ-монитором, которые раньше Рема видела только на картинках в интернете. На чердаке был кабинет. Рема пододвинула стул к высоко расположенному окну в крыше, из него можно было наблюдать за тем, что происходит вблизи Центра.

Рема спустилась со стула и стала осматривать кабинет. В верхнем выдвижном ящике стола лежала написанная от руки записка.

«Меня зовут Виолетта Пуласки.

Если вы сейчас нашли эту записку в доме семьи Пуласки в Грейсвилле — положите её обратно и уезжайте отсюда как можно скорее.

Да, этот дом отныне пуст. И вы вольны решиться жить здесь, но я вас прошу: не делайте этого, уезжайте как можно скорее.

Не пытайтесь расследовать происходящее в Центре. Вас не спасут ни деньги, ни звание. Ничто из этого не вернёт вас к жизни, если вы зайдёте слишком далеко.

Как моя мама. Как мой папа.

Я вас предупредила.»

Рема положила записку обратно в ящик и взяла лежащий рядом бинокль. Он лежал там не просто так. И окно в крыше было тоже не просто так. Через окно в этот бинокль прекрасно было видно обстановку вокруг Центра.

В столе она без труда нашла бумагу и карандаш. Вплоть до вечера Рема стояла у окна, наблюдая в бинокль за патрулем у Центра, записывая каждое их действие. Когда уже стемнело, Рема почувствовала голод и усталость. Она спустилась на кухню в поисках чего-то съестного. Холодильник был пуст, электричества в доме было отключено, вода только холодная. «Ну, хотя бы вода», — подумала Рема, а потом ещё подумала, что не кипяченой эту воду пить точно не стоит… Шкафы были почти пустыми. Виолетта, видимо заботливо выбросила всё, что могло очевидно сгнить, перед тем как покинула дом. В шкафах было превратившееся в камень кофе, какие-то крупы и пара пакетов с быстрой лапшой. Лапша выглядела пригодной к употреблению. В одном из шкафов обнаружился непустой баллончик с газом и маленькая плитка. По оценкам Ремы, этого всего было вполне достаточно, чтобы протянуть здесь несколько дней.

На заднем дворе дома стоял небольшой столик и покосившийся мангал. Садовые ограждения намекали о том, что когда-то здесь было красиво, и здесь цвела жизнь. В прочем, здесь и сейчас было красиво, и сейчас здесь цвела жизнь — какая-никакая, но жизнь. Расписные кирпичики клумб теперь опоясывали сухие травы и мелкие растения, похожие на хавортию. Безоблачное небо покрывалось звёздами. В стороне, противоположной Центру, где не было засветки, можно было разглядеть полосу Млечного Пути. Рема чувствовала, как не хватает ей стрёкота кузнечиков, как хочется, чтобы вокруг были хоть какие-то признаки жизни…

Желания имеют свойство исполняться.

— Эй, ты это слышишь?

— Что?

— Чем это тут пахнет?

Рема бесшумно закрыла лапшу крышкой.

— Чем? Вроде, пылью, как обычно.

— Мне что-то запах лапши послышался. Голодный, наверное.

— Я сам так есть хочу, пошли скорее, навернём лапши.

— О да, давай…

Сердце Ремы билось так сильно, что она боялась, что военные, проходившие мимо за забором, услышат этот стук. Она ещё пару минут сидела неподвижно, после чего решилась тихо уйти обратно в дом. Свечек в доме не было, телефон почти разрядился. Она хотела написать Брайсу, что её не будет несколько дней, но обнаружила, что связи здесь нет.

Рема уселась на подоконнике, поближе к свету, и посмотрела на лапшу. «Я ведь действительно могу умереть от этого», — подумала она. На вкус лапша оказалась нормальной, как обычная дешевая быстрая лапша. Рема с опаской ела лапшу, которую сама с трудом могла назвать едой, но которая по идее должна была усвоиться её организмом и дать ей силы. Но где взять силы не спать?

Чем дольше она стояла у окна, тем сильнее чувствовала, как её бдительность стремительно падает, и силы иссякают. Было около двух часов ночи, когда она чуть не свалилась со стула, потеряв равновесие. Не решившись спуститься в спальню, она легла спать на письменном столе в кабинете, и проснулась через пару часов от боли в шее. Немного размяв шею, она вернулась к наблюдениям и записям.

Так начался второй день Ремы в Грэйсвилле. Она наблюдала, как к прибытию первых автобусов патруль стягивается к Центру. Она была неправа: всё-таки кто-то живёт в городе, потому что военные шли из жилых застроек. Этих людей было крайне мало. Большую часть военных привозили в автобусах, но не из Рокс-Тауна, а с противоположной стороны, видимо, с побережья за Грэйсвиллом. Ученых, шедших из жилых застроек Рема не заметила, они приезжали исключительно со стороны «цивилизации». Сейчас, на фоне того, что Рема видела несколько часов назад, было ясно, что больше всего патруля во время начала рабочего дня. Ночью людей в форме было значительно меньше. Как и в предыдущий день, к обеду патруля стало больше, затем кто-то ушел покурить, кто-то заснул в будке. Пришел старший, разбудил. К концу рабочего дня отдыхающие вновь заступили на пост, тщательно проверяя сумки работников.

Около шести патруль сменялся. Заранее быстро съев лапшу, Рема вышла на задний двор, чтобы наблюдать в щели деревянного забора за прохожими. Как обычно, многие военные сворачивали к бару, были и некоторые ученые. Рема сидела у забора до самой темноты. Когда ночь окончательно опустилась на землю, и вокруг Центра зажглись фонари, она вновь вернулась к окну, наблюдать за жизненным циклом Центра. В этот раз она планировала не спать всю ночь. Первое время всё шло по расписанию. Патруль работал как часы. Это успокаивало