волокущими отчаянно сопротивляющуюся эльфийку. Следом за ними торопливо шла целая толпа из мастерской с ближайшего холма.

— Да я хоть счас их всех приведу! Всех, кто у меня живёт! — заверял каменщик с агрессией ужаса в выпученных глазах. — Нужны мне эти твари водяные! Я давно заметил, что в воде у них рыбьи хвосты отрастают! Вместо ног, слышь? Вот прям в чешуе, с плавниками! Как у селёдки! Как я раньше не понял, что сжечь их надо?!

Орки, не имевшие наложниц-эльфиек, злорадствовали, глядя на перепуганных и готовых на немедленную расправу едва ли не со всем своим семейством, лишь бы остаться живыми самим, главных мужчин родов.

— У меня сыновья от этих полурыб! — взвыл орк, чью жену волокли убивать во имя огня недр. — Но я уверен, я им не отец! Эти водяные суки перед всеми ноги раздвигали!

В растерянности наблюдая за происходящим безумием, эльфы-рабочие застыли на месте, не зная, что делать.

— Веди своих рыбохвостых! — захохотал не успевший обзавестись жёнами молодой надсмотрщик, поигрывая дубинкой. — И остальные тоже! Сожжём их всех — вода отступит!

Истошно кричащая эльфийка начала хрипеть и кашлять. Орки сорвали с неё одежду, швырнули несчастную жертву на камни, и Балрог нанёс первый удар огненным хлыстом. Эльфийка попыталась закрыться рукой, бич обмотался вокруг предплечья, кожа задымилась, покраснела, пошла волдырями. Майя рванул на себя, и обугленная кожа ошмётками полетела на мокрые от дождя камни. Следующий удар опалил щёку, плечо и грудь полумертвой от боли жертвы, хлыст взлетел, со свистом рухнул, обжигая бок и живот. Плоть начинала дымиться, сморщиваться, Балрог протащил бич, оставляя позади него оголённое мясо.

— Засунь ей плётку в дырку! — загоготал молодой орк, спуская штаны и начиная самоудовлетворяться, перевозбудившись от зрелища.

Майя ударил опять, но жертва не отреагировала.

— Сковать их! — приказал Балрог, указывая на рабов-Авари. — Одной цепью. Вместе. И сжечь.

Впервые в жизни эльфы попытались оказать настоящее сопротивление в борьбе за жизнь, но безнадёжный бой завершился быстрее, чем смотритель шахты закончил насиловать изуродованный труп жертвы Огненного Майя. Авари, лишённых возможности сопротивляться, швырнули на добытый ими же антрацит, способный гореть даже под дождём, и подожгли.

За отчаянными воплями боли, рёвом пламени и торжествующими криками орков никто не услышал, как рухнул свод шахты, и хлынула вода, не позволив спастись никому, кто был под землёй.

— На юге много ресурсов, не тронутых потопом, — сказал Балрог двум воинам-оркам, которые уже натянули штаны и были способны слушать приказы. — Придётся делать вылазки. А заодно подготовимся к войне. Эльфы, живущие в лесах за горами, тоже должны быть сожжены.

Третий Дом близко

Решение было окончательным, и в правильности выбора в сердце более не находилось места сомнениям, несмотря на то, что любой посоветовал бы поступить иначе: остаться.

Да, так было бы лучше, удобнее, безопаснее, выгоднее, и даже сам Тьелпе уговаривал бы любого не покидать Дориат. Любого. Но не себя. И на то были причины, пусть и глупые, и по-детски наивные, и сам Нолдо понимал, насколько его поведение бессмысленно, однако не мог поступить иначе, как бы ни хотел.

«Снова пытаешься противопоставлять себя остальным? — спорил сам с собой Куруфинвион. — Что и на какое место на этот раз выльешь в знак протеста?»

С невольной усмешкой взглянув на изуродованную золотом «серебряную руку», Нолдо перевёл взгляд на пустой лист. Что можно написать Артанис? И через кого передать? От мысли, что кто-нибудь может прочитать сокровенное послание, начинали дрожать руки, и Тьелпе оттолкнул от себя ненужную бумагу. Нет, лучше и вовсе ничего не писать! Ведь…

Мысли закружились ураганом. Артанис… Она, наверно, ненавидит Первый Дом Нолдор за их деяния, ведь её родная мать родом из Альквалондэ! А Феанаро… Он и его войско разгромили город, уничтожили тэлерийскую святыню, убили сродников Нэрвен…

— Келеборн… — вздохнул Куруфинвион, проводя ладонью по лицу. — Пусть ты наглый лжец, но…

Тьелпе тянуло высказать, что он думает о самозванце, однако молодому эльфу слишком сильно хотелось верить, что его великий прославленный предок не убивал сына Ольвэ. От столь глупого самообмана почему-то становилось легче на сердце, и Нолдо просто избегал встреч с тэлерийским лжецом, общаясь лишь с Дуилино, Амдиром и наугрим.

Снова взглянув на лист бумаги, Тьелпе с ужасом представил, как встречается с возлюбленной, приехавшей в Дориат… с мужем! Или… Вдруг Артанис подарит сердце кому-то из подданных Тингола, и тогда…

Понимая, что не хочет видеть прекрасные влюблённые глаза, смотрящие на кого-то другого, сын Куруфинвэ Атаринкэ встал из-за стола и продолжил собираться в дорогу.

***

Вино в бокале заканчивалось слишком быстро, однако совершенно не затуманивало разум, не приглушало страх и чувство вины за то, что жив. Отчаянное сопротивление мыслям о смерти, доводы, будто, продолжая дышать и ходить по земле, можно искупить любую вину, исправить ошибки, помочь кому-либо, создать нечто великое или просто быть счастливым, казались недостойной, мерзкой трусостью, и почему-то именно сейчас, когда пришли вести о тьме, накрывшей север, о родне короля Дориата, собирающейся поселиться в его безопасных землях, стало особенно тяжело мириться с самим собой.

Перед мысленным взором вставали картины прошлого: радостные, грустные, безмятежные и тревожные, трагичные и страшные, но всё перекрывало мучительное воспоминание: один лишь взгляд обречённого на смерть принца Вольвиона, ищущего поддержки в самый страшный момент готовой вот-вот оборваться жизни.

«Я должен был умереть с ним, я ведь давал слово!..»

«Но ведь я не обещал бессмысленно гибнуть! Я обещал защищать!»

«Защитил. Хвала и почёт».

Схватившись за голову, самозванец сдавленно застонал и выпил ещё. Сейчас казалось, что лучше пусть королева Артанис расскажет правду, и тогда владыка Тингол… А что он сделает? Прогонит со своей земли? Да… прогонит. Ну и что?

— А ведь не всё так плохо, — неожиданно для самого себя улыбнулся Келеборн.

И вино, наконец, подействовало.

***

На полном скаку встав ногами на седло, легко оттолкнувшись, Маблунг прыгнул на толстую ветку могучего фиолетоволистого ясеня, подтянулся и забрался на высоту, с которой лучше не падать. Перепрыгнув на соседнее дерево, воин в одно мгновение, легко соскакивая по качающейся кроне, слетел вниз и снова оказался в седле, сразу же выпустив стрелу в мишень, попав практически безукоризненно в центр.