Во всех этих отношениях представление об епископате у Иринея, великого противника гностицизма (ок. 180 г.), либо более, либо менее «высокое». Этот отец церкви представляет данный институт как епархиальное служение, как продолжение апостолата, как орудие католической традиции и поддержки доктринального единства в борьбе с еретическими заблуждениями. Он славит епископов изначальных апостольских церквей, прежде всего римской, и с большим воодушевлением говорит о нерушимой преемственности епископов как подтверждении апостольского учения и оплоте против ереси[226].

В то же время неточная терминология Иринея, который использует слова «епископ» и «пресвитер» как взаимозаменяемые, напоминает нам о Клименте Римском и показывает, что различия между двумя санами еще не оформились до конца[227].

То же самое представление о епископской преемственности как сохраняющей апостольскую традицию и ортодоксальное учение мы находим, хоть и менее часто, в ранних произведениях Тертуллиана, с той разницей, что он постоянно четко разграничивает епископов и пресвитеров, тем самым указывая на более развитое состояние епископского правления к тому периоду (ок. 200 г.)[228]. Но позже, следуя хилиастическим и демократическим веяниям монтанизма, он порвал с епископской иерархией, выдвигая против нее аргумент, что церковь не состоит из епископов и что миряне — тоже священники[229].

Древнекатолический епископат достиг своей зрелости в середине III века в учении и примере Киприана, епископа и мученика церкви Северной Африки. Киприан представляет притязания епископата на тесную связь с идеей особого священства и жертвоприношения[230]. Это типичный представитель высокой церкви доникейского периода. Он решительно осуществлял на практике то, во что искренне верил. У него была возможность утвердить свой авторитет в ходе споров об отступниках во время гонений Деция, раскола Фелициссима и споров о крещении еретиков.

Киприан считает епископов носителями Святого Духа, Который перешел от Христа к апостолам, а от них через рукоположение к епископам и передается далее по линии нерушимой преемственности, обеспечивая действенность всех религиозных отправлений. Поэтому епископы также являются столпами единства церкви; некоторым образом, они являются самой церковью. «Епископ, — говорит он, — в церкви, и церковь в епископе, и если кто не с епископом, он не в церкви»[231]. Это для него значит, что такой человек — не христианин. Киприан вдохновлен идеей прочного единства епископата, — много епископов несут одно служение in solidum, каждый в своей епархии, и каждый в одно и то же время представляет в себе служение целиком[232].

Но при всем этом епископ у Киприана представлен как по–прежнему теснейшим образом связанный с пресвитерами. Он не предпринимает никаких важных дел, не посоветовавшись с ними. Четвертый вселенский собор в Карфагене в 398 г. даже постановил, что решение епископа, принятое без согласия подчиненных ему клириков, недействительно и что при рукоположении пресвитера все пресвитеры должны возлагать на кандидата руки вместе с епископом[233].

Рукоположение епископа совершалось соседними епископами, по меньшей мере тремя. В Египте, однако, был только один епископ, поэтому он посвящал на служение, вероятно, вместе с пресвитерами, что явно подтверждают Евтихий[234] и диакон Иларий[235].