— Да, бежать! — громко шепчет Орви. — Я не богат, но за время службы немного скопил и нам хватит на маленький дом где-то в глуши, где тебя никто и никогда не узнает. Я… помогу тебе, если только ты согласишься…

Даже в почти полной темноте я вижу его вспыхнувшие от стыда щеки.

— Я поклялся хранить все твои тайны, Матильда, и я сдержу слово.

— Но ведь я должна.

— Должна? Кому ты должна? Всем этим расфуфыренным вельможам, для которых ты просто… пешка! — Он говорит так рассерженно, как будто слышал наш с Ноксом разговор.

О шахматах и пешках.

Я — просто пешка. Во мне нет ни ценности, и нужды.

Он бы запросто променял меня на более выгодную фигуру, если бы подвернулась возможность.

— Разве ты хочешь быть королевой? — продолжает Орви. — Разве вся эта жизнь с ее дурацкими этикетами, грязными интригами и сплетнями — она для тебя?

Я мотаю головой и горько улыбаюсь.

— Я думаю, — внезапно переходит на шепот Орви, — Мастер Сайфер знает, как снять эту штуку.

— Откуда?

— Говорят, он знает абсолютно все, — простодушно, как будто речь идет о добром волшебнике из сказки, говорит Орви. — Наверное, если как-то вывести его на разговор…

В моей голове внезапно всплывает наша первая встреча с химером.

Я тогда тоже что-то говорила на языке Бездны, и его это почти не удивило.

Может быть, его можно разговорить не только о браслете, но и о Тьме, и можно ли от нее избавиться? Ведь если мы с Орви действительно сбежим и спрячемся там, где нас никто не найдет, Тьма все равно будет жить во мне.

И кто знает, во что я могу превратиться и сколько вреда могу причинить.

— Я знаю, как встретиться с химером, — тоже перехожу на шепот.

Кажется, по одной из версий Нокса, я обещала ему позировать для портрета. Вряд ли Его Величество будет против, если я сдержу обещание.

Орви улыбается так довольно, словно мы снова вернулись в тот день, когда он получил от меня прядь волос. Кажется, он до их пор носит ее в медальоне на груди.

Кажется, во всем этом мире, он единственный человек, которому не безразлична я и не безразлична моя судьба.

— Я рада, что мы снова вместе, Орви. — Это очень искренне, потому что во всем этом муравейнике, не засыпающем, кажется, даже на ночь, я чувствовала себя совсем никому не нужной.

— Я же обещал тебя беречь! — храбро вытягивает по струнке мой личный охранник, и тут же добавляет: — Я всегда буду тебя беречь, Матильда. Хоть от герцога, хоть от самого короля!

Я в миллионный раз повторяю себе, что поступил правильно, когда расставил точки над «i», но лучше от этого не становится. Вообще не становится. Кажется, такими пустым глазами Тиль не смотрела на меня даже в ту ночь, когда Хаос вырвался из ее тела и она едва ли соображала, что делает, отгоняя призраков.

Я пытаюсь забыться, обвешиваясь государственными делами, словно праздничными гирляндами: вычитываю доклады Зрячих, донесения Ивлин, вместе с Эвином готовлю план блицкрига, чтобы отбить явно неспроста взбунтовавшиеся западные регионы Артании. Крестьяне, как показывает опыт, не бесятся просто так, а в последние годы Эвин относился к своим вассалам очень лояльно — не повышал налоги, отменил право первой ночи и даже показательно выпорол пару лордов, которые посмели его ослушаться. В общем, живите, возделывайте поля и радуйтесь, что у вас такой гуманный король.

Но они начали бунтовать.

По странному стечению обстоятельств почти одновременно с разрушением Печати.

А я в такие совпадения не верю уже давным-давно.

И несмотря на то, что забиваю государственными заботами почти каждую минуту — Тиль все равно торчит у меня в голове.

Тиль — и наши с ней уроки, на которых я сам настоял.

Первый будет уже через пару часов, и я всерьез раздумываю над тем, чтобы все это отменить. Можно как бы между прочим предложить Эвину немного «поработать» с невестой, на всякий случай. Пусть наймет ей учителей, танцоров и музыкантов — в этом нет ничего страшного, все королевы должны быть заточены максимально безупречно, даже если они — породистые герцогини.

Но если Тиль разоблачат…

Я же себе не прощу.

И никогда этого не позволю.

— Ты меня нарочно избегаешь?! — слышу укор в спину и мысленно вздыхаю.

Правду говорят, что, если женщина намерена выяснить отношения, спрятаться от нее можно только в могиле. Ив нашла меня на конюшне! Хаос задери, раз она не побрезговала испачкать свои дорогие туфли, значит, собирается «осчастливить» на всю катушку.

Я сижу в пустом стойле, на горе свежего сена, и жую черт знает какую по счету травинку, пытаясь сосредоточиться на перехваченном зашифрованном письме одному из высокопоставленных чиновников Артании. Похоже, след Воздушных Лордов стоит искать именно здесь, но у меня ни черта не получается.

Всю почти бессонную ночь я думал о Тиль.

И весь этот длинный-длинный день — тоже.

Даже кода помогал Эвину грамотно и эффективно распределить маленькие отряды для предстоящего нападения. Через пару дней мы поедем насаждать добро и справедливость среди бунтовщиков, а это значит, я не буду видеть Тиль еще какое-то… продолжительное время.

И откуда она только свалилась на мою голову?!

— Ты меня вообще слушаешь?! — пронзительно возмущается Ив.

Если она что-то и говорила всю последнюю минуту, то я не услышал ни слова.

— Прости, — трясу пергаментом, — у меня тут государственные дела.

Она сегодня в красивом желтом платье, вся такая разодетая и причесанная, что так и подмывает спросить, ради кого весь этот маскарад. Неужели для меня?

— Ты можешь уделить мне час своего драгоценного времени? В конце концов, я — твоя невеста!

— Целый час, Ив, я не могу уделить даже Его Величеству.

— Нам нужно спланировать свадьбу, Рэйвен. — Она переступает какой-то грязный ком на полу, долго брезгливо осматривает пол, выбирая место почище и, наконец, делает шаг. Ее духи с ароматом розы в этом месте, увы, никто не оценит. — Я устала быть посмешищем.

Ну да, свадьба.

Как же я мог забыть, что спасал девицу из беды, а на самом деле горю желанием связать себя брачными обязательствами.

У женщин — очень многих — есть поразительная особенность додумывать за мужчин всякие истории любви. В особенности за тех мужчин, которые добровольно надевают венец безбрачия.

Пожалуй, самое время сказать Ивлин горькую правду — ни одной женщин мира не удастся лишить меня статуса холостяка. В особенности — ей.