В этом городе я раньше не бывала: тот казался прекрасным даже из иллюминатора и не собирался разочаровывать из окна такси. Нас высадили возле таунхауса в пригороде, и только после этого я впервые с начала путешествия заговорила:

– Это твой дом?

Даня остановился и вытащил из кармана мобильник.

– Нет, зачем? Я договорился об аренде, сейчас хозяин подойдет. Неизвестно, сколько мы тут проживем, пока твой Штефан не кинется следом. После этого рванем куда-то еще или вернемся в Москву, потому что ты не выдержишь долгожданной разлуки.

Я проигнорировала иронию:

– Спасибо тебе. Может быть, мне просто нужна передышка для понимания, что делать дальше.

– Может быть.

Он не верил. Да я и сама себе не верила. Побег от проблем – это позиция инфантильных подростков, а я даже подростком не была настолько инфантильной. Видимо, некоторых этапов взросления не избежать.

Но настроение уже через пару часов поднялось. Домик был очень чистым и уютным, но при этом современным. Даня принес продукты, а я заставила себя отправиться на кухню, чтобы сыграть роль хозяйки. И в процессе готовки под его ироничными комментариями вдруг почувствовала себя иначе: мы тут, как какая-нибудь среднестатистическая семейка, обживаемся на новом месте. И пусть где-то на задворках мельтешат заботы, но мы забудем о них, дружно поедим вместе, а потом поедем в центр и примемся осматривать каждую достопримечательность, которая изволит попасться на нашем пути. Разве не так ведут себя среднестатистические семьи с незначительными заботами? Эта мысль рассмешила. Но неожиданное веселье натолкнуло и на более неприятный вывод:

– Знаешь, милый, – я посмотрела на сидящего за столом Даню, – я тебе очень благодарна за эту видимость счастливого мира, но манипулировать моими эмоциями не позволю. Не применяй ко мне свою способность!

– Знаешь, милая, мою видимость счастливого мира сильно портил твой тухлый вид. Или улыбайся сама, или я буду заставлять тебя это делать.

Я без труда выполнила распоряжение:

– Я сама! Видишь? Я могу!

– Ты уверена, что сама?

Я снова рассмеялась. Да, теперь я была уверена. Даня, это уловив, вдруг сказал серьезно:

– Проблемы Штефана с полицией продлятся недолго. Уже завтра утром он может оказаться на нашем пороге. Особенно после того, как узнает, что мы отняли у него Ольгу.

Вздохнув, я поставила перед ним тарелку, а сама села напротив. Ответить было нечего. Я уже ощущала невыносимо сосущую тоску, еще через день начну подсознательно ждать, когда Штефан придет, через два – буду делать это осознанно. И если тот не заявится сам, то максимум через неделю пешком побегу обратно. Из тупика неожиданно нашелся выход, не слишком приятный, но единственный:

– Дань! – я смотрела в глаза, чтобы он видел уверенность. – Влюби меня в себя. Я совершенно серьезно! Не отвечай взаимностью, если не хочешь, не иди на сближение. Но заставь меня думать о себе, а не о нем! Ведь тебе это под силу?

– А как же свобода выбора? – он выглядел удивленным.

Я улыбнулась грустно, измученно:

– У меня уже сейчас нет никакой свободы выбора. Если ситуация не изменится, я попросту свихнусь. А так я хотя бы гарантированно останусь здесь – ведь это и тебе выгодно: нет необходимости следить за всей Системой, раз я сама буду ходить за тобой, как привязанная собачонка.

Он подумал:

– Нет, Вик… Не получится. Страсть к нему заложена в твоей сущности, а эта была бы искусственной. То есть никаких гарантий.

Я обиженно отмахнулась. Мог хотя бы попытаться! Так себе из него Эмпатия, если такую простую задачу выполнить не может. И он, будто прочитав мои мысли, расхохотался:

– Ладно, уговорила. Но потом без обид!

Я облегченно рассмеялась в ответ, хоть и было боязно превращаться в подопытного кролика. На самом деле просьба явилась признанием безоговорочного доверия, но в эту мысль я углубляться не стала.

Прогулка по городу оказалась приятной. Погода тут была настолько теплее столичной, что нам стало жарко в куртках. Пришлось занырнуть в магазин и купить более подходящую одежду. Платил, конечно, Данька, но я не чувствовала от этого неловкости. Родители выделили мне некоторую сумму на поездку, но… И только я вспомнила о них, как обозначился входящий от мамы. Поговорила с ней, наврав о том, с каким радушием меня встретила родня Дани, и как сам он изменился в их присутствии – якобы стал еще более внимательным и милым. Он стоял рядом и улыбался. Такой, каким я его всегда знала: веселый, легкий, красивый и все понимающий. Достойный самого трепетного чувства, на которое только способен человек. Почему в этом мире все не могло соответствовать именно этой правде?

Уставшие, мы разместились в кафе на открытом воздухе. И там я спросила о том, чем всегда интересовалась, но как-то не было подходящего момента:

– Как ты стал Знаменателем?

Его улыбка теперь была задумчивой или немного грустной. Он долго думал, потом кивнул:

– Я расскажу. Но постепенно. Чтобы самое вкусное ты услышала уже после того, как поймешь остальное.

«Самым вкусным» он назвал убийства, я понимала. Всю историю невозможно будет представить только цветными фантиками. Поэтому согласилась с ним:

– Хорошо. Тогда сегодня – только начало.

Даня рассеяно смотрел в сторону. Наверное, ему было непросто вспоминать.

– Если коротко, вся моя жизнь была сплошным везением. За исключением всего пары неприятных эпизодов, которые его перечеркнули. Наверное, я был самым счастливым ребенком… Не улыбайся так, я не преувеличиваю! – при этом на меня он не смотрел. – Представь себе малыша, который со всеми может найти общий язык, будь то сверстники или взрослые. Вообще никаких проблем во взаимоотношениях! Воспитатели в детском саду, соседи по горшкам и лестничной клетке – все чувствовали себя лучше после разговора со мной. А уж родители, само собой, во мне души не чаяли и баловали так, будто собирались вырастить эгоиста и бездельника. Им удавалось, но от этого никому плохо все равно не становилось. Сосед-алкоголик бросил пить после разговора с шестилетним пацаном. А ведь я даже не помню, что конкретно говорил! Мне просто мешали спать ночные скандалы за стенкой. Единственной проблемой, которую я доставлял, были бездомные животные в нашей квартире, которых матери потом бесконечно приходилось пристраивать по знакомым…

Он замолчал.

– Это понятно – ты был Эмпатией.

Данька улыбнулся, но не мне – каким-то своим мыслям:

– Ты не поняла. Я был не просто Эмпатией, я был элементом Системы, в которой погибло Умиротворение. Он умер совсем маленьким. Конечно, я тоже ничего толком тогда понять не мог… Вроде какая-то болезнь, а ребенок не плакал от боли, не жаловался… Из-за этого или из-за ошибки медиков, но боль в животе пропустили. В общем, все остальные элементы моей Системы с самого раннего детства были спокойнее. Это первый неприятный эпизод в моей биографии, который и наметил дальнейшее.