— К нам? То есть, к отцу?

— К тебе.

Я вопросительно выгибаю брови.

— Зачем?

— Извиниться.

Марс выглядит очень виноватым и… совсем ещё ребёнком. Если стражем можно стать только после шестнадцати, то я бы сказала, что этому парню со странным именем совсем недавно позволили задуть свечи в таком количестве на поздравительном торте.

— За что?

Дверь подъезда издаёт металлический звук соединившихся магнитов, когда закрывается. Я внимательно изучаю Марселя, пытаясь понять, что именно у парня на уме. Но пока он не заговаривает, мне это так и не удаётся:

— Это было моё первое дежурство, и я так облажался, — Марсель тяжело вздыхает. Теперь я вижу серые тени под его глазами и то, какие они неестественно опухшие. Марсель плакал. Похоже, очень много. — Я ведь защитник, я должен был держать ситуацию под контролем… Ваня почти погиб из-за меня, но ты снова спасла его. Ты должна вернуться в команду, Слав, а я этого не достоин.

Я качаю головой. Всё, что мне остаётся — следить за тем, как Марсель опускается на корточки, упирает локти в колени, накрывает ладонями лицо и разрывает почти ночную тишину своим плачем.

Моё сердце разбивается, но я не могу сказать с уверенностью, что хотя бы на один жалкий процент из ста не виню Марса в том, что произошло. Знаю, что он никак не мог повлиять на ситуацию, но падение здания, как я поняла по словам Кирилла по поводу предупреждения, не должно было кого-либо ранить.

И если бы они не разделились…

— Марс, — говорю я. — Ты не виноват.

— Виноват, — настаивает Марсель. — Это я предложил, чтобы сократить время, Ване начать сканирование, а нам с Даней отправиться на осмотр.

— Ты не знал…

— Но я должен был почувствовать!

Марсель кричит последнюю фразу, и у меня по спине бегут мурашки. Парень вздрагивает всем телом. Резко перехватывает себя за предплечье, тянет рукав куртки и кофты, оголяя правую руку. Я вижу красные, воспалённые, вспухшие символы клятвы. Я знаю, что так не должно быть.

Клятва светится серебром, а это — царапины, криво выведенные на коже только ради того, чтобы причинить себе боль.

— О, Марсель, — выдыхаю я.

Мой голос дрожит. Мы не друзья, я не могу обнять его, но должна хоть как-то успокоить, потому что именно за этим он сегодня пришёл, наплевав на гордость. Недолго думая, я наклоняюсь и кладу ладонь Марсу на плечо. Сжимаю; некрепко, но чтобы он отчётливо прочувствовал моё присутствие рядом.

— Это не твоя вина, — произношу я. — И я не пытаюсь сейчас тебя успокоить, а говорю правду. Ты бы не пришёл, если бы тебе было не важно моё мнение, а потому послушай меня внимательно. — Марс, словно понимая меня даже лучше, чем я бы этого хотела, поднимает на меня свои заплаканные глаза. — На твоём месте могла быть я. Или кто-то другой, гораздо умнее и сообразительнее нас двоих вместе взятых.

— В штабе таких нет, — Марс шмыгает носом.

— Это образно выражаясь, — прыскаю я. — Я к тому, что ты не должен винить себя в том, что от тебя не зависело. Уяснил, малой?

— Уяснил.

— Вот и отлично.

Марсель улыбается. Теперь он выглядит на все тринадцать.

На этом наш разговор, как бы мне не хотелось, не заканчивается. Марс больше не плачет, но ему требуется ещё десять минут на то, чтобы окончательно успокоиться, и пять, чтобы продолжить сыпать извинениями, несмотря на то, что я отчётливо дала ему понять, что ни в чём не виню.

В конце концов мне удаётся отправить его домой только после коротких объятий и пожелания больше никогда в себе не сомневаться.

— Это был Марс? — спрашивают за спиной.

Я молча киваю. Разворачиваюсь, беру из руки в кожаной перчатке картонный стаканчик с припиской: «Латте, карамель», делаю большой глоток и только потом поднимаю глаза на подошедшего.

На нём забавная синяя шапка с помпоном. Щёки и подбородок, покрытые щетиной, скрыты за шарфом. На календаре ещё осень, но он всегда сильно мёрзнет, и я понятия не имею, откуда этот факт вдруг берётся у меня в голове.

Я просто знаю.

— Спасибо, что пришёл, — говорю я. — Прости, что тогда, в медкорпусе, накричала на тебя.

Влас качает головой и улыбается. Когда он целует меня, я чувствую на его губах вкус чёрного сладкого чая с чабрецом.

Влас, кажется, уже давно на меня не в обиде.

Глава 7

— Это не нарушение закона, — серьёзно заявляет Ваня. — Но явное им пренебрежение.

Очки не дают ему покоя. Он то снимает их, то снова водружает на нос. Проверяет, чистые ли стёкла, и несмотря на то, что за несколько секунд после предыдущей проверки ни одной новой пылинки на них не упало, всё равно протирает линзы оттопыренным уголком рубашки.

Хранители поработали на славу. Я постаралась передать им всю известную информацию по очкам Вани из моего прошлого настоящего, включая и слепоту в качестве побочного эффекта, и хранителям не без труда, но удалось минимизировать риски. Правда, из-за ослабленного действия Ванины радужки не до конца приобретали свой натуральный цвет, оставаясь больше оранжевыми, чем коричневыми.

— Совет крайне недоволен, — Ваня надевает очки. Радужки его глаз темнеют и тухнут, останавливаясь на оттенке позднего урожая хурмы. — Дмитрий сказал, ты у них теперь на карандаше.

— Да хоть на фломастере, — прыскаю я.

Если бы я вовремя не спасла Ваню, сейчас он был бы мёртв. Совет, я уверена, не стал бы рисковать всем, как это сделала я. Они сказали бы что-нибудь вроде того, что эта жертва — не первая и не последняя, и что она должна стать для нас мотивацией к дальнейшему и более рьяному противодействию по отношению к любым нарушителям, но никак не чем-то вроде трагедии.

Как уточнил Ваня, с точки зрения Совета не существует чего-то, что не может быть оправдано теоретической полезностью в перспективе. Со своей точки зрения я плевала на такую точку зрения.

— Теперь они будут внимательно следить за каждым твоим передвижением, — Ваня указательным пальцем спускает очки на самый кончик носа. — Ещё и Власа заставят отчитываться.

— Он этого делать не будет.

— А то ему кто-то предоставит выбор!

Ваня снова снимает очки, складывает их, кладёт в нагрудный карман. Затем пододвигает к себе одну из многочисленных книг, лежащих на столе, открывает на произвольной странице, опять достаёт очки и прикладывает их к буквам, вглядываясь через стекло прищуренным взглядом.

— Вань, может прекратишь? — я забираю у Вани очки и под его возмущённые возгласы водружаю их