— Надо отдать её в прокуратуру, — первым вернулся к осмыслению увиденного Вилинский.

— Какую прокуратуру? — возмутился Жиблов, — Скажем, что похитили камеру из квартиры колдуна? Кого привлекать, маски с хлыстами?

— А Муслим? — не выдержал Игорь.

— Что, Муслим? Это его настоящее имя? А отчество? Фамилия? Кто он вообще? — завёлся Жиблов.

— Как кто? — не понял Игорь, — он же Вам должен был представиться!

— Как тебе, так и мне представился — Муслим! Главный личи позвонил и сказал принять и выполнять! Понял, как он представился?

— А кто он? Откуда взялся? — не унимался Игорь.

— Откуда, откуда! Откуда все эти личи берутся! Я что должен у генерала спрашивать, откуда он прислал его на нашу голову. А потом доложить, что мы спёрли видео, где его казачёк насилует подростка? А ты уверен, что там как раз этого генерала под маской не было? Или того, что приезжал за Васиным? А пацанов потерпевших, где искать? Будем подвалы и чердаки всего города шкерить? Думаешь они ещё живы, после того как эти пидары узнали, что их снимали на видео?

У Бойдова кружилась голова. За последние дни столько произошло, что он уже не мог всё разложить по полочкам, кроме как не перемешать всё с помощью водки, надеясь, что всё расставиться само собой. Он налил себе полный стакан и залпом выпил под сочувствующие взгляды коллег. Споры в кабинете не утихали. Через пару часов Бойдова развезло совсем и чтобы не остаться здесь на ночь, решил двигать к дому. Уходил по-английски. Когда в кабинете у шефа ещё продолжали, звенеть стаканы.

Спускаясь по деревянной скрипящей лестнице, Игорь слышал, как их голоса постепенно затихают и переходят в шум ветра. Казалось, наступила осень. А может уже и не казалось. С тех пор как Бойдов устроился работать в уголовку, лета он не видел. Бывало, выпадало несколько солнечных тёплых дней, но они только напоминали, что есть города, где люди могут погреться на солнышке, поплескаться в реке или озере. Перестала приходить и настоящая зима с морозами, с криками и щёлканьем клюшек, звучащих из хоккейных коробок, в которых, постепенно, словно зубы выпадали и куда-то девались доски.

В детстве, лето Игорь проводил в пионерском лагере и возвращался в город только к первому сентября, отчего казалось, что в городе постоянно моросил тёплый дождь, тихий и безветренный, словно парниковый полив, даривший ощущение заботы и участия. Осадков выпадало так много, что между пятиэтажками образовывались целые озёра. Дети, отталкиваясь палками, как на плотах, сплавлялись на досках и кусках фанеры унесённых с помойки. Скользя по водной глади среди островков детских песочниц и затопленных качелей с торчащими лошадиными головами. Утром, галопом перескакивая через лужи, неслись в школу, а домой возвращались не торопясь, на, заранее приготовленных и спрятанных от чужих глаз, плавсредствах.

Чтобы в залитых водой ботинках, с подмоченными портфелями в руках получить дома пару родительских подзатыльников. С блаженством почувствовать беспокойство матери услышавшей утренний кашель и сипенье в голосе сына. И счастливо смотреть в окно, чувствуя уходящую из души скрытую угрозу. С завистью к самому себе, наблюдая, как сквозь туманную пелену серого утра, однокашники прыгают через лужи, спеша пораньше в школу, чтобы успеть списать. В полупрозрачном уличном воздухе, наполненном беззвучной суетой двигались люди. Колебались на ветру провода. Нанизывая листву, тянулись к раскачивающимся под металлическими кругами шляп, лампочкам, с разбитыми плафонами.

Всё это, беззвучно отражаемое окном, сопровождала особая музыка позвякивания металлического ковшика, доставаемого из нижнего отделения кухонного шкафчика, журчания наливаемого в него молока, тюканья ложечки, размешивающей мёд. Под аккомпанемент причитаний и ласковых, знакомых с малолетства, материнских угроз. Беспрекословное поглощение желтоватого продукта из большой отцовской кружки, закутывание в воздушное как зефир полное сладких снов одеяло.

Мать уходила, и с ней безвозвратно исчезали все волнения обязанности и условности. Окружающее переходило во владенье к Игорю. Вместе со всеми книжками, играми телевизором и телефоном. Мир начинал жить по новым правилам, делясь на своих, выглядывающих из бойниц прикрытых взбитой подушкой и чужих, скрывающихся за едва колышущейся от их дыхания цветастой занавеской. Бой был неизбежен, и надо было всего лишь набраться сил перед броском. Но выпитое из отцовской кружки зелье клонило в сон. Веки тяжелели, и наступало временное перемирие.

Бойдов открыл дверь на улицу. Ветер, снующий по верхушкам, порывами срывал листву, пытаясь убедить недовольно шумящие деревья, что наступила осень. Даже ночью в городе не прекращалось движение. На стройке по соседству, под металлическое цоканье колёс бегущего трамвайчика и шипение шин по мокрому асфальту, продолжали упорно заколачивать бетонный столб.

Словно кто-то невидимый сверху из темноты ещё лелея надежду вбивал осиновый кол в сердце страны ведомой кучкой негодяев к распутству, подлости и продажности. Беспокоя подземное царство нечистой силы, которая настойчиво продолжает селиться на поверхности, шумом цивилизации проникая в души людей, не давая им почувствовать себя, услышать стук своего сердца.

Игорь остановился на крыльце. Ночь сгущалась, обостряя запахи, оставленные дневной жизнью. Тянуло помойкой. Лужа перед отделением притворилась землёй, гася в себе предательские отсветы, беззвучно стреляющих огнями фар заворачивающих автомашин.

Под их перекрёстным огнём Бойдов разглядел переправу и ступил на неё нетвёрдой походкой. Темнота обтекала его, концентрируясь за спиной. Впереди был освещённый проспект. Он пошёл с краю проезжей части. Изогнутые вверху столбы, словно надломленные спички с удивлением глядели как он бессмысленно, утаптывает свою тень, вырастающую снова, стоило только перейти очередную световую границу.

Глядя на эти перекрещивающиеся тени, поглощающие, растягивающиеся потом вновь поедающие друг друга очертания его фигуры на асфальте, Игорь думал о том, что их существование очень напоминает ему те неурядицы, которые происходят в последнее время.

Совершенно непонятно осложнились отношения с Юлей. Она оставалась для него всё той же любимой девочкой, с золотыми апельсинами на коленях. Укатившимися теперь так далеко, что собрать их совершенно невозможно, как и вернуть то замечательное время. Она всё чаще грустила, засыпая со своей короной в обнимку.

Прошло и увлечение растениями, наполнявшими всю квартиру, и превратившими её в непроходимые дикие джунгли. Когда просыпаясь ночью, в нависших со стен чёрных переплетениях, ему чудились застывшие звери, с блестящими зрачками пронизывающими темноту. И пропадало желание идти в туалет мимо них, готовых прыгнуть на тебя в любую минуту.

Он накрывался одеялом с головой как в детстве, скрываясь от наступающей на него со всех сторон классической музыки. Постепенно растения превратились в жалкие желтые гербарии, шелестевшие высохшими листьями, не выдержав конкуренции с ласковым псом, заполнившим душу Юли без остатка. Быть может она пыталась заполнить пустоту, где когда-то был он?