– Смотрите! Кажется, этому ребенку нездоровится, – сказал доктор Пичи. Они с доктором Бидом присоединились ко мне и стали наблюдать за игрой с края поля. Один из мальчиков отбежал в сторонку; его рвало в полотняный мешок. Его товарищ склонился над ним, потом побежал к зданию школы.

Доктор Бид прищурился, глядя на мальчика поверх очков, и неспешно двинулся к нему, жестом приглашая нас следовать за ним.

– Это не то, что вы думаете, – произнес он.

Мальчик раскачивался, и его выворачивало в полотняный мешок. Несколько минут спустя из здания выбежали Уит и Макдугал, натягивая перчатки; прощупав мешок, они аккуратно извлекли из него узловатый предмет желтого цвета и положили его на чистую белую ткань, которую один из них достал из кармана халата.

– Боже милостивый, что это? – спросил доктор Пичи.

– Эктоплазмоглиф, – отвечал Уит, вытирая предмет краешком полотенца. Он приподнял его и оценивающе разглядел со всех сторон, вращая в руке в перчатке.

– Хотите сказать, эта вещица состоит из чистой эктоплазмы? – восторженно воскликнул доктор Пичи. – Позвольте мне…

Он протянул руку, но Уит поспешно завернул предмет в полотенце и сунул сверток под мышку.

– Директрисе Джойнс это не понравится, доктор Пичи.

Раздался свисток, Уит и Макдугал ушли со своим драгоценным приобретением, провожаемые пристальным взором доктора Пичи, который, кажется, не мог оправиться от потрясения, а игроки вновь забегали по полю, и на этот раз, поскольку ничто мне уже не мешало, я смог разглядеть ход игры и догадаться о ее смысле. Самым удивительным оказалось то, что игроки вовсе не прикасались к мячу и не пытались сдвинуть его с места, а двигали само поле; игроки одной команды без устали стирали и перерисовывали многочисленные линии, следуя каким-то сложным правилам первоочередности и взаимозависимости; команда же противника делала все, что в ее силах, чтобы помешать им: ребята тайком чертили только что стертые линии и стирали новые, вставали на пути рисующих, мешали им и выбивали локтем мел из рук игроков прямо под носом у судьи. Все это время мяч лежал неподвижно; по-видимому, сдвигать его случайно или намеренно нельзя было ни в коем случае. Однако стоило немного напрячь воображение, и я легко представил, как мяч скачет по полю (подобно тому, как нам кажется, что берег проплывает мимо лодки, а не наоборот).

– Я, пожалуй, отдохну немного перед ужином, – проговорил я. Доктор Бид и доктор Пичи охотно последовали за мной. – Отчего-то я чувствую себя расстроенным.

– Да, какая жалость! – сокрушался доктор Пичи. – Как бы мне хотелось провести несколько экспериментов с этим дивным объектом!

– Нет, я не о том. Неужели они никогда просто не играют?

– Я понимаю, о чем вы, – ответил доктор Пичи.

– Нет, никогда, – сказал доктор Бид.

Дорогая Мэри Шелли!

Идет урок некрологии для продолжающих. Ученики склонились над сочинениями, теребя свои кляпы. За окном тусклым пурпурным пятном солнце опускается над мертвыми деревьями. Унылое зрелище. Я предпочитаю чернильную черноту ночи.

Я всегда презирала спиритуалистов, относящихся к потустороннему миру собственнически, будто мертвые – принадлежащая им антикварная фарфоровая сахарница. Такие медиумы полагают, что покойники при любом удобном случае будут только рады оторваться от обмена любезностями с Людвигом ван Бетховеном и Покахонтас, чтобы плеснуть на потомков эктоплазмой. Но у мертвых полно своих забот, знаете ли. Горе и вина живущих к ним не относятся.

Но помилуйте, как тогда объяснить то, что произошло сегодня? Послеобеденный час; время гимнастики для миндалин под присмотром мадам Однажды. Я беседую с матерью, приехавшей в гости к одной из учениц. Это дама с большим мясистым носом в пенсне; очевидно, она страдает расстройством пищеварения. Тут новенькая, Финстер, вламывается ко мне в кабинет – иначе и не скажешь, – давится, драматичным жестом хватается за горло и низким, резким, несомненно, мужским голосом произносит: «Я, кажется, велел тебе не трогать мои ложки!» Миссис Вудбридж, взвизгнув, лишается чувств, а придя в себя, немедленно выписывает чек на оплату годового обучения для своей дочери. Я торопливо убираю его в стол, пока она не передумала, и выпроваживаю девочку, пообещав, что за ужином та получит лишнее печенье.

– Это был он! Мой покойный отец! – твердит миссис Вудбридж. Но я-то знаю, что это неправда. Откуда мне это знать?

Потому что голос принадлежал не ее отцу, а моему.

Миссис Шелли, мне ли не знать, какими обманчивыми могут быть ожидания; как под действием ожиданий незнакомые звуки и картины трансформируются в обрывки воспоминаний о семейной идиллии. Но я никак не ожидала услышать голос отца; более того, я не хотела его слышать. Дитя мое, анадиплосис – это повторение…

Простите, малышка Апшоу задала мне вопрос, и я потеряла нить. Впрочем, я не в духе и продолжать сегодня, пожалуй, не стану. Возможно, завтра снова возьмусь за перо.

(На следующий день, рано утром.)

Возможно, я ошибалась, и голос принадлежал не моему отцу. Но когда дело касается мертвых, я редко ошибаюсь. Хотя нельзя исключать всякие вероятности. Могут же быть другие отцы, которым так же, как и моему, нравятся ложки и садизм. Если подумать, это два весьма распространенных хобби. Но зря я взялась за перо; на востоке горизонт уже порозовел. Близится рассвет, самое ненавистное мне время. Небо расслаивается, кровоточит, впуская очередной мерзкий день. Хочется лечь и уснуть.

С искренним уважением,

Ваша подруга (надеюсь)

Сибилла Джойнс

Итак, я вернулась в исходную точку. К тому самому месту, где впервые унюхала след лисы.

Холодное ноябрьское утро. Этим утром, если я правильно помню, мы ждали в гости инспектора из региональной службы образования. Я совершила обход, проверила в порядке ли форма учащихся, раздала указания педагогам, что говорить и когда, и велела Кларенсу убрать в подвал те учебные приспособления, которые выглядят особенно зловеще.

Затем мисс Тень, мистер Мэллоу, Другая Мать и я переместились в малый спортивный зал, где старшие ученики занимаются дополнительными тренировками. В одном углу высокая девочка быстро и молча пробегает через отверстия в форме рта. В другом – невысокий мальчик на растяжке наклоняется чуть вперед, демонстрируя превосходную технику; используя вес своего тела, хоть и небольшой, раскрытым ртом он насаживается на деревянный конус с тупым концом, который, должно быть, уже касается его миндалин. «Не останавливайся, Баллард, вперед», – подбадриваю его я. Лицо мисс Тени искажает гримаса боли; позже сделаю ей выговор. Я играю роль добродушной вдохновительницы не столько для того, чтобы мотивировать учеников, сколько потому, что меня саму это забавляет.