крепких парней в темных одинаковых костюмах. Сержант в полицейской форме застыл в дверях домика перед шлагбаумом. Серега бежал из машины, бросив ее еще не припаркованную.

– Я все напишу! Вот как было, так и напишу, – скулил представитель прессы.

– Тогда я тебе еще и руку сломаю, – пообещал Егерь, уже мертвенно спокойно.

– У него извещение на допрос было, Егор Константинович, – взволнованно объясняли ребята из службы безопасности, – Мы и пропустили…

Егерь махнул им рукой, кивнул Сереге, останавливая водителя, и шагнул в чрево здания.

В кабинет он зашел почти успокоившись. Разбитый нос журналиста его вообще не волновал. Дураком пацан оказался. Даже доказательств у него не будет, что это Егерь ему двинул. Лучше бы уж, где на улице его перехватывал, под камерами или при свидетелях.

В целом, что у СМИ пройдет обострение, он ожидал. Но как-то неожиданно вышел из себя. В общем-то, не собирался. Но так получилось. Может, действительно неконтролируемая агрессия? Да пошел он. На представителя государственной власти хвост задирать. Представитель прессы, мать его…

– Я нашла шибариста, – произнесла Вероника, не отрываясь от монитора и не разглядев настроение шефа.

Все мысли, кроме расследования, мгновенно покинули его голову, а лицо приблизилось к натуральному цвету. Новость ошеломила.

Егерь не ожидал увидеть Веронику, хотя вот так с ходу ни разу не мог припомнить ситуации, когда он оказывался на работе раньше нее. Даже если он не предупреждал, что будет рано утром, не назначал совещаний и планерок, заезжал почти под вечер, они оба – Вероника и Ромик всегда оказывались на работе вместе с ним. Плюс-минус десять минут. Егерь не сомневался, что через пару минут войдет Ромик, и тут же услышал шаркающие шаги в коридоре. Он обернулся махнуть ему рукой.

Так и есть. Юноша вошел, вынимая из ушей наушники, и поставил стакан кофе на стол.

– Хай, – небрежно бросил он. Помятый и сонный Ромик был неисправимым ночным жителем. Не просто посетителем, а обитателем ночных клубов, баров и авто тус. Егерь никогда не понимал, как он держался на ногах после ночи, проведенной в кутерьме музыки и буйной движухи. Видимо, ночная жизнь впитывалась в него своим неугомонным хаосом, долбящими басами, пищащими сиренами, светомузыкой огней, пустым трепом случайных людей, визжащими шинами и запахом кальянов и дыма. Впитывалась и давала силы. По утрам у Ромика в глазах угасали огоньки стробоскопов и меркли, исчезали, словно призраки, танцующие силуэты, и вместо них приходила безысходность. Будто он знал, что каждую ночь разменивает на безудержное веселье не просто сон, он разменивает жизнь. Сокращает ее, как шагреневую шкурку.

Когда-нибудь ночные клубы сведут его с ума, поглотят всего, строго потребовав по счету. А пока он был молод, спонтанен и неудержим.

Через час Ромик перестраивался на работу опера. Бодрый, сообразительный, шебутной.

В общем, та еще чокнутая птичка. Примерно так он и выглядел. Взъерошенный, зевающий, с красными глазами и явно пока плохо соображающий.

Егерь не представлял, как его сотрудник живет без отдыха. Но он точно знал, что на помощь ему не приходят ни наркотики, ни таблетки. Больше Егеря ничего не интересовало. Нечего лезть в то, что тебя никак не касается.

Правда, Ромик висел под финансовым расследованием за несовпадение расходов и доходов. Вот здесь у Егеря был точный ответ, его снова ничего не беспокоило и дело так и лежало открытым уже несколько лет.

Ромика ему привели. За руку. Дания Ибатулловна. Личность одиозная, в жизни Егеря очень значительная. Она красной линией, толстой и тяжелой, как и она сама, прошла через всю жизнь Егора. В институте она преподавала криминалистику и уже тогда выглядела пенсионеркой. Необъятно толстая, мягкая и округлая, но с удивительным цепким, жестким взглядом, существующим будто отдельно от нее. Под этим взглядом он усвоил много жизненных уроков, тонкостей человеческих отношений и негласных правил. Посмотрев на своего ученика один раз, она навсегда превращала его в своего человека. И он уже никогда ни в чем не смел ей отказать или ослушаться. Безгранично широкий круг «своих» расходился по всем управляющим и карательным органам. Проще говоря, «свои» у нее были везде.

Егерь стал «своим» сразу. В дальнейшем «своих» Дании он встречал регулярно. Иногда они помогали, молча и конкретно. Когда из замшелого отдела милиции его перевели в ФСБ, Егерь точно не знал, кто именно постарался. Дело чьего-то племянника временно потерялось, не дошло, задержалось, и под перевод попал Егор, который в связи с отсутствием связей, родственников и нужной фамилии, в общем-то, был никому не нужен.

Кто-то из «своих» пускал за Егором соглядатаев или охрану, как посмотреть. Но в теле знаменитого «космонавта» нашли на две пули больше, чем выпустил Егор, и именно они, выпущенные непонятно откуда, оказались первыми и скорее всего, спасли жизнь.

В общем, не было у Егеря выхода, когда Дания Ибатулловна сама явилась в его кабинет и, словно кутенка, за ухо перетащила через порог щуплого парнишку в драных джинсах и татуировках.

Дания прикидывалась робкой просительницей перед вышестоящим начальством. Егерь смеялся и прикидывал, сколько же ей все-таки лет. Она ничуть не изменилась с тех пор, как на него пал ее взгляд. Все та же крашенная в рыжий цвет старуха, от которой исходили неимоверная сила и ощущение, что ты проходишь урок, сдаешь экзамен.

– Возьми оболтуса к себе. Пропадет, – закончила она свою просительную речь и снова посмотрела на него своим змеиным парализующим взглядом.

Егерь уже взял. Пацаненок пялился по стенам, не то прикидывая, что здесь можно стащить, не то старался продемонстрировать, что ему нет никакого дела до них обоих.

Кроме прочих достоинств, у Дании Ибатулловны было чутье на людей, которые способны к их работе. Она вообще в людях не ошибалась. Никогда. Егерь ей верил. Раз она привела этого балбеса ему, значит, он станет недостающим звеном в его команде. Тогда Егор только вступил в должность и набирал отдел.

Ибатулловна плохого кандидата не приведет – утешал себя он, рассматривая послужной список Ромика. Романа Романовича Романова. Ромика Треугольника, Ромика Ромбика и прочее. А резюме впечатляло.

Детдомовец. Оба родителя живы, здоровы и даже из приличных семей. Просто отказались от отпрыска. Не вынесли сложностей его характера. Это что же за сложности в восемь лет? Но они отрубили для ребенка возможность усыновления. Детей из детдомов и так разбирали не часто, а при живых родителях это и вовсе невозможно.

Еще по малолетке попался на краже, разбое, снова краже. Наркоман с убойным стажем. Чуть ли не с детского сада. Егерь невольно вытаращил глаза на паренька.