– Ты в своём репертуаре, дружочек! – Затем уселась у окна и, обращаясь к Марте, кивнула: – Добрый день.

Пока шёл обмен приветствиями, Марта с любопытством смотрела на попутчиков. Они хорошо дополняли друг друга – и не только внешне: оба высокие, темноволосые, с чуть крупноватыми чертами лица, они казались слаженными составляющими одного механизма. Было очевидно, что эти люди понимают друг друга с полуслова, с полувзгляда – что бывает возможным только в результате долгого и близкого общения. И ощущалось, что понимание это было, как цементом, скреплено взаимными теплотой и заботой.

– Собака – это у нас любимый ребёнок, – пояснил мужчина, обращаясь к Марте и шутливо подталкивая свою спутницу в бок. В ответ та снова закатила глаза – видимо, этот жест вошёл у неё в привычку – и демонстративно чмокнула своего питомца в лоб.

Марта улыбалась им обоим – ей нравилась эта пара. А мужчина улыбался ей. На вид ему было лет тридцать пять. Простое, открытое лицо, спокойный взгляд; широкоплечий, довольно плотного телосложения – он производил впечатление добротной, надёжно сработанной вещи. Словоохотливый, как и многие французы, он продолжал непринуждённо говорить о каких-то пустяках, Марта слушала, отвечала – и время понеслось как-то совсем незаметно.

Всегда чувствовавшая себя довольно скованно в компании незнакомых людей, она вдруг с удивлением обнаружила, что болтает со своим попутчиком, будто со старым приятелем. Адель – так звали «даму с собачкой» – время от времени тоже принимала участие в беседе, но по большей части рассеянно разглядывала пейзажи за окном. По отрешённому выражению её лица было непонятно, думает она о чём-то серьёзном или просто скучает в дороге.

Что же касается Филиппа – так он представился – тот не отрывал глаз от Марты. Это не был взгляд игривый или оценивающий – он лучился теплом и вниманием. И Марта, – как она впоследствии это поняла, – всё это время чувствовала себя, словно в каком-то уютном коконе. Она и сама без смущения встречала взгляд собеседника. Почему-то ей хотелось смеяться, как ребёнку, который впервые зашёл в море, или разворачивает свой подарок под новогодней ёлкой, или получает второе эскимо подряд. Но она лишь улыбалась своей спокойной, чуть застенчивой улыбкой.

В первую минуту Марта ощутила лёгкое замешательство: не выглядит ли это, как будто она кокетничает с мужчиной на глазах у его дамы? Но было совершенно очевидно, что ни Филипп, ни Адель не чувствуют ни малейшего смущения по поводу всего происходящего – в конце концов, что плохого в том, чтобы поболтать с попутчиками – и Марта тоже почувствовала себя свободно.

Когда поезд приблизился к её станции и настало время прощаться, Марта, несмотря на всё предвкушение того, что скоро увидится с Евой и всего, что обещала эта долгожданная поездка, испытала сожаление. Она и сама не понимала, отчего – ведь эта случайная встреча была лишь эпизодом в пути – и в прямом, и в переносном смысле. И всё же это расставание сопровождала лёгкая грусть. Разумеется, Филипп оставил ей свою визитную карточку – но что это меняло? Она никогда не позвонит ему, – хотя он тоже жил в Париже, – да и встреча при других обстоятельствах уже не будет иметь этого очарования необязательности.

Бывают такие явления в жизни – случайное знакомство, краткий миг на твоём пути – которые остаются в памяти драгоценным бриллиантом. И никогда не узнать, чем мог бы он стать для участников события. Но что-то происходит – и раз за разом ты вспоминаешь этого человека, мужчину или женщину, с благодарностью за то удовольствие, которое он или она доставили своим недолгим присутствием в твоей жизни, и лёгкой завистью к тем, кто имеет счастье быть с ними рядом чаще.

На перроне Марту уже ждала Ева. Подруги радостно обнялись. Ева, убедившись, что Миша благополучно улетел и скоро будет встречен в Москве своими бабушкой и дедушкой, принялась рассказывать о месте, где они проведут эти выходные, о том, что она уже успела сделать за это утро, о планах на предстоящие два дня. Всё это звучало восхитительно – Ева вообще была из тех людей, которые заражают своим настроением и эмоциями, – и Марта погрузилась в красоту этого утра, уже предвкушая его продолжение. Но где-то в глубине души осталась лёгким облачком грусть расставания. Это было сложно объяснить, но она ощущала себя, словно потеряла что-то очень важное, едва успев обрести.

Прошло чуть больше двух недель. Всё шло своим чередом. Возвращаясь по вечерам с работы, Марта особенно остро ощущала, как ей не хватает Миши. Тот же, всё больше погружаясь в свою взрослеющую жизнь, телеграфным стилем рассказывал о своём времяпрепровождении во время их недолгих телефонных разговоров. Он говорил, что скучает по ней и по Парижу, – и, разумеется, это было правдой. Но Марта понимала, что лёгкая ностальгия ребёнка, всё больше и больше открывающего для себя окружающий мир, несравнима с печалью родителей, осознающих, как любимое чадо, ещё вчера ежечасно нуждавшееся в тебе, бывшее таким беспомощным без тебя, уходит в другие, манящие его дали.

Но теперь у Марты была ещё одна любовь – живопись. И сейчас она посвящала ей каждую свободную минуту, со страстью отдаваясь полутонам и переходам, глубине цветов и пространства – всему, что всё увереннее передавала её рука. Ева всё больше хвалила её, отмечая быстрые успехи.

– Признаться, – заметила она как-то, – я не ожидала от тебя такого скорого прогресса. Всё же процесс обучения, как правило, идёт значительно медленнее. Но ты делаешь поразительные вещи. И могу сказать точно: одного таланта здесь недостаточно. Нужны немалое упорство, трудолюбие и – какая-то вера, что ли… Вера что то, что ты делаешь, имеет смысл. Не для других – для тебя самой. Всё это у тебя есть…

– Гордишься своей ученицей? – Марта смущённо, но весело улыбнулась. Ей, разумеется, было лестно слышать подобные слова от такого человека как Ева.

– Какой же учитель не гордится своими учениками – и уж тем более когда те превосходят его ожидания, – Ева удовлетворённо кивнула. – А у тебя всё ещё впереди. Ты увидишь, что для тех, кто по-настоящему одержим идеей, нет потолка.

– Ты веришь в то, что я действительно смогу сделать что-то стоящее? – Марта робко подняла на неё глаза от кофейной чашки – пить кофе после занятий уже стало их традицией.

– Безусловно! – и в тоне Евы не было неуверенности.

Ей вдруг захотелось рассказать об этом Филиппу. Она то и дело вспоминала о нём – их разговоры, его взгляд… Тогда она постеснялась сказать ему, что рисует. Филипп работал реставратором, и не где-нибудь, а в самом Лувре. Разумеется, для человека, ежедневно находящемуся в буквальном смысле лицом к лицу с мировыми шедеврами, она – лишь один из сотен тысяч дилетантов, в чьей мазне нет не только никакой ценности, но даже никакого смысла. Но сейчас, после слов Евы, Марта ощутила острую потребность поделиться с кем-то своей радостью – и первым делом ей на ум пришёл Филипп.

– Знаешь, – обратилась она к подруге, – по дороге в Этамп я познакомилась с реставратором из Лувра…

Очевидно, что-то промелькнуло в её лице:

– Вот как, – тут же заинтересованно произнесла Ева. Она хотела было добавить ещё что-то, но только взяла сигарету из пачки, зажгла её и продолжила с улыбкой смотреть на Марту.