— Хм! Я склонен с тобой согласиться, Домиций, — произнёс Пизон. — Марк, немедленно распредели наших наёмников по манипулам[20] и проведи смотр войска. Мы возвращаемся в Сирию!

— Но, отец, я считаю, что для нас там очень опасно. Твои киликийцы не выдержат натиска римских легионов, если нам придётся вступить в схватку, — попробовал возразить Марк.

— Выполняй приказ! — воскликнул Пизон. — Мы едем в Сирию!

Молодому человеку пришлось смириться с волей отца. Отдав приказ капитанам готовиться к плаванию в Сирию, он занялся сборами отрядов киликийцев. Тем же вечером флотилия Пизона взяла курс на восток.

Погода стояла ветреная, по небу стремительно ползли угрюмые тучи. В это время года плавание по морским просторам было небезопасно, но обстоятельства подчас вынуждают людей идти наперекор стихии. Триремы, рассекая волны, двигались к сирийским берегам, и на их мачтах пёстрые паруса с орнаментами наполнялись потоками свежего холодного воздуха.

Ночь прошла на удивление спокойно. Пизон, накануне отправив в Рим своего человека с посланием для Тиберия, хорошо выспался и чувствовал прилив сил. В послании кесарю он сообщал, будто Германик затевал переворот и что распря, возникшая в Антиохии, произошла из-за того, что верные римскому престолу люди, и в их числе он, Пизон, помешали полководцу осуществить задуманное.

Наступило тусклое пасмурное утро. По-прежнему дул попутный ветер, и триремы продолжали уверенно следовать в нужном направлении.

В полдень на горизонте были замечены встречные суда. При их приближении солдатам, служившим у Пизона, стало очевидно, что это корабли флотилии Германика.

— Триремы Германика! Судя по всему, на одной из них его родственники возвращаются в Рим, — пробормотал Пизон, облокотившись о перила.

Суда прошли недалеко друг от друга. На кораблях Германика тоже опознали триремы Пизона и из-за опасений за жизнь Агриппины вдоль палуб были выстроены солдаты, готовые в случае необходимости драться с врагами.

Это уже напоминало войну. На душе у Пизона стало скверно. Он почувствовал страх. Однако схватки между его людьми и солдатами Агриппины не случилось. Её флотилия продолжила плавание к берегам Италии.

Отправившись на корму, Пизон долго смотрел вслед удалявшимся триремам. Впервые его охватило дурное предчувствие. Он боялся за свою жизнь. Кесарь мог отказать ему в поддержке, предать его. В этом случае Пизону угрожала жестокая расправа со стороны врагов. Он решил, что не позволит им покарать себя и, опередив, покончит с собой. Самоубийство могло стать лучшим выходом из ситуации, в которой он находился. Но пока он всё ещё рассчитывал на кесаря.

Спустя несколько суток его флотилия подошла к Антиохии. Несмотря на то, что он до сих пор считался наместником, солдаты, служившие в его сирийских легионах, не открыли ему городские ворота.

Его флот тщетно пытался осадить Антиохию в течение нескольких дней. Город не сдался, и Пизон, из страха перед военной мощью римской армии, скрывающейся за стенами Антиохии, предпочёл отступить. Удаляясь от городских стен, он принял решение последовать совету Марка. Он возвращался в Рим.

Уже час Тиберий ждал визита Фрасилла. Он послал за звездочётом, едва получил очередное письмо из Антиохии.

В первом из посланий Пизон сообщал ему, что Германик отбыл в Александрию. Во втором — что Германик мёртв.

После известия о посещении племянником Александрии Тиберий впервые ощутил, что в его душу закрадывается паника. Этот город был главным поставщиком хлеба в Рим. Владеющий Александрией владел римской властью. А Германик, дерзкий, самоуверенный, посмел войти в этот город без дозволения кесаря или Сената. Лишь верность престолу могла помешать Германику поднять мятеж против Тиберия. Тиберий понимал всю опасность положения. Кроме былой зависти, что он питал к Германику, им всецело завладел страх пред ним. К тому же Тиберий знал о любви легионеров к племяннику.

После сообщения о гибели Германика, полученного от Пизона, Тиберий ощутил смятение. Пока в Рим ещё не прибыли официальные сведения о судьбе генерала, повсюду распространяли слухи о его тяжёлой болезни. Люди говорили, что в Александрию он приехал уже больным.

Сидя на невысокой скамейке, возле чаши с горящими благовониями, Тиберий был погружен в размышления. Он отправил за Фрасиллом слугу и теперь готовился услышать новые предсказания.

За окнами сгущались сумерки. Близилась ранняя осенняя ночь. В зале, просторном и ярко озарённом множеством факелов, не было никого, кроме Тиберия и молчаливого раба. Это помещение располагалось на первом этаже, возле вестибюля. Иногда Тиберий приходил сюда, чтобы побыть в одиночестве. Поигрывая тонкими, унизанными золотыми перстями пальцами, сейчас он думал о своей судьбе и о судьбах государства.

До его слуха долетел звук приближающихся шагов. Подняв голову, он увидел вошедшую Ливию.

— Я с трудом нашла тебя, сын мой, — сказала она, и её голос эхом отразился от стен зала.

— Зачем я тебе понадобился? — равнодушно спросил Тиберий.

Она усмехнулась и сделала к нему несколько шагов. В её больших глазах горело нескрываемое торжество.

— Мы победили, сын мой! Фортуна на нашей стороне!

— Неужели? Откуда такие любопытные сведения?

Опустившись у ног Тиберия, Ливия взяла его за руку и загадочно улыбнулась.

— Германик погиб, — шепнула она. — Наместник Сирии и его жена выполнили наш приказ. Теперь тебе нечего бояться.

— Твои вести опоздали, матушка, — сказал Тиберий. — Пизон уже сообщил, что ему удалось отравить Германика. Он пытался выставить себя в моих глазах героем, приписать себе заслугу, что он избавил Рим от опасного смутьяна.

— Ко мне нынче вернулась Планцина, — проговорила Ливия, взяв сына за руку. — Из её уст я услышала о том, как ей и Пизону удалось расправиться с твоим врагом.

— Я не считаю Германика врагом! Для меня он всего лишь был опасным противником, — возразил Тиберий резко.

— Тем не менее мы избавились от него...

— И ты рада этому?

— Да. А разве ты не рад?

— М-м-м... Рад, ибо больше моей власти ничто не угрожает. Но то, что нам пришлось убить родственника, мне не слишком нравится. Впрочем, бывает, что обстоятельства заставляют нас забыть о родственниках. Как ты теперь намерена поступить с Планциной? Ведь не исключено, что римляне начнут требовать расправы над ней.

— Я обещала Планцине, что возьму её под свою защиту, и не намерена уклоняться от обещания, — ответила Ливия. — Что же до её мужа, то ты сам должен решить его судьбу.

— Тут нечего решать, — сказал Тиберий безразличным тоном. — Если римляне будут требовать суда над ним, я велю его судить. В поддержке я ему тоже откажу. Пусть не рассчитывает на меня. Я превращусь в наблюдателя и сделаю вид, что не имею отношения к гибели Германика. Ведь у Пизона были собственные причины ненавидеть генерала. В Афинах Пизон во всеуслышание поносил Германика, и, хотя позже они примирились, не изменил к нему отношения. Когда Германик вернулся из Александрии, все его приказы сирийским войскам Пизон велел отменить.