– Понятно. – Лаки, извиняясь за несколько резкий тон, улыбнулся.

– Ну вот, все решили. – Виктор Михайлович встал. – Алексей Александрович, вы когда собираетесь их выписывать?

– Послезавтра. – Врач тоже встал. – Но им еще долго будет необходимо усиленное питание. Да и… как их в таком виде воспримут остальные? Они же с виду почти подростки.

– В конторе об особенностях параллельщиков знают, а с остальными, думаю, особо тесных контактов не будет, работы у нас и так слишком много. – Виктор Михайлович ободряюще улыбнулся нам. – Не волнуйтесь, наши ребята умеют и дружить, и работать.

– Что ты обо всем этом думаешь? – Лаки доедал картошку с консервированной горбушей – нас, как и весь город, перевели на консервы.

Я задумчиво покрутила в пальцах вилку:

– Надо привыкать, а что еще делать? Не знаю, смогу ли я работать… Ни знаний, ни опыта толком нет.

– Справишься. Значит, не против моего соседства? – Он выжидательно посмотрел на меня. – Или это тебя смущает?

– Что? Тебя я отлично знаю, а если подселят какую-нибудь… – Я не договорила, он и так понял.

* * *

– Я рада, что здесь появились новые люди! – Мария, застрявшая в Эмторе командированная из Москвы психолог, просто лучилась счастьем. – Вы ведь Ната? Та самая параллельщица с сохранившейся памятью? Тоже будете жить в этом жутком поселке? А с кем? Говорят, можно выбирать соседа. Может быть?..

– У меня уже есть сосед. – Я сделала вежливую улыбку. – Мы с Лаки давно работаем вместе, и…

– Да, понимаю. – Она несколько двусмысленно улыбнулась, из-за чего я почувствовала себя очень неудобно. Что она подумала-то?

Беседа эта происходила в небольшой приемной перед кабинетом Виктора Михайловича – пока что не в поселке, а в том самом приспособленном помещении. Лаки получал временные документы, я же ждала своей очереди и вынужденно поддерживала разговор с москвичкой – женщиной лет тридцати пяти, с довольно заурядной внешностью, маскировавшейся хорошей дорогой одеждой и косметикой и особым, трудноуловимым выражением лица, вроде бы доброжелательного, но с едва заметным оттенком превосходства. Мария сразу же, будто ненароком, упомянула, что родилась в семье потомков дворян и профессуры, еще с восемнадцатого века связанной с Московским университетом. Она поехала в командировку по настоянию руководителя научного отдела, но неожиданно «застряла в этом городишке» и «вынуждена жить в приспособленном помещении, испытывать ограничения в самом необходимом, а самое главное – в общении с образованными людьми». Она, конечно, «ценит и уважает всех людей», но «какое образование и тем более воспитание могли получить жители окраин рабочего городка, выросшие без понимания настоящей культуры»?

– Многие и по-русски плохо говорят. – Мария немного насмешливо указала на видневшихся сквозь приоткрытую дверь парней – то ли татар, то ли башкир, я пока не могла рассмотреть.

– Ну почему плохо? – Я скопировала улыбку москвички. – Да, есть некоторые особенности, но не больше чем диалекты в Центральной России. А татарский язык очень красивый, особенно женские имена.

– Не знаю. – Она замолчала, поджав губы, но почти сразу же заговорила вновь, переводя разговор на обсуждение нового места жительства. – Говорят, этот поселок – совершенная дыра, одни развалюхи. Я там еще не была, работала с параллельщиками, но вот придется переезжать. Почему нельзя остаться в гостинице, не понимаю.

– Наверное, потому что удобнее собрать всех специалистов в одном месте, а не возить их на вахтовом автобусе, – объяснила я. – Зимой здесь бывают довольно серьезные морозы, и автобус может сломаться. Стоять на остановке в семь утра, когда мороз под минус пятьдесят, да с ветерком – не самое приятное ощущение.

– Меня этим уже пугали, – кивнула она. – Но ведь есть актированные дни, как в школе. Разве не так?

– Только чтобы не угробить технику, люди к морозам привыкают быстрее. – Я встала, увидев, что Лаки вышел из кабинета. – Простите, моя очередь.

Вскоре я получила на руки справку о временной прописке, «корочку» сотрудника местного отделения конторы и служебный телефон с подключенным банковским счетом, и мы поехали в поселок. Мария ехала с нами, с неудовольствием глядя сначала на мелькавшие за окном цеха разных предприятий (для меня они, наоборот, были приятным зрелищем, потому что работали все, нигде не виднелось ни запустения, ни переделанных в оптовые магазины и крытые рынки зданий), потом на бело-голубые и желто-оранжевые дома. Не привычные уже мне «свечки», а такие же, как у меня на родине, девяти- и шестнадцатиэтажки. Потом замелькали «теремки» трехэтажек, и микроавтобус остановился у арки теплотрассы.

– Дальше лучше пешком, а то там грузовики с мебелью, можем не разъехаться. – Игорь Николаевич, руководивший обслуживающим отделом, широким шагом пошел по давно просохшим плитам: в город на время вернулась солнечная и довольно теплая погода, и снег стаял даже здесь, где совсем недавно возвышались наметенные в ином мире сугробы.

В поселке на самом деле стояли несколько грузовиков, привезших офисную мебель, какое-то оборудование, а то и вещи сотрудников. Мы обошли одну машину, прошли к балкам-коттеджам, и Игорь Николаевич предложил старавшейся скрыть свое недовольство Марии выбрать из оставшихся четырех домов – остальные уже были заняты. Она сразу же указала на крайний в ряду коттедж, посчитав, наверное, что он, расположенный ближе всего к выезду из поселка и к не до конца еще оборудованной столовой, будет самым удобным. А вот я бы его не выбрала: в Сибири, в отличие от Центральной России, теплотрассы в частном секторе обычно проходят над землей из-за слишком сильного промерзания и подвижек грунта, вот и в поселке они шли на невысоких стойках и имели неприятное свойство слегка вибрировать при проезде машины, к тому же подводку труб к дому сделали неудачно, так что коттедж у Марии должен был иногда довольно заметно трястись. Но уж если она захотела, то чего лезть с советами? Мы же пошли дальше.

– Вот ваш дом. – Игорь Николаевич подошел к вагончику. – С канализацией мы немного покумекали, так что болото не загадим, но лить воду все же прошу поосторожнее, а то по весне поселок и поплыть может. Как блокада исчезнет, здесь все придется перестраивать, но эту зиму жить будет нормально. Вчера наши ребята уже кое-что у вас сделали: обшили изнутри тамбур, вывели трубы канализации. Сегодня привезут мебель, плиту, сантехнику, что успеют – установят, а нет – еще два выходных впереди. Если потребуется что-то еще – пишите заявку, рассмотрим, но обещать всего не могу. Талоны на продовольствие у вас в телефонах, столовую вы видели, она заработает к концу той недели. Пока у вас в холодильнике продуктов дней на пять. Вроде все объяснил. Обустраивайтесь, а мне пора – дел много.

Мы зашли в вагончик, теперь уже теплый и просохший от набравшейся сырости. Я кинула на диван сумку со сменой одежды – остальное еще предстояло купить, – и сунулась в холодильник, убедиться, что в нем на самом деле достаточно продуктов. Потом шагнула было на кухню – и остановилась. В прихожей, как и полагается, висело зеркало – овальное, довольно большое, хотя и не в полный рост. В нем отражалась почти девочка – бледная, худая, с огромными глазами и почти бесплотным лицом. В прежний мой приезд сюда я находилась в таком состоянии, что зеркала не заметила, так что до этого момента своего отражения не видела, а теперь смотрела на себя и не понимала, были ли эти годы после переезда или я проснулась после долгого болезненного и яркого сна. Потом заставила себя отойти от зеркала.