– Вот и первое различие, – кивнул получивший подтверждение своим предположениям Виктор Михайлович. – В вашем поселке стояли именно жилые дома, а здесь – что-то вроде контор со сквозным коридором и кабинетами по его сторонам. Мы думаем, что это уже влияние кого-то из попавших к нам в результате сдвига пространства людей. Жаль, сами они ничего не помнят. Но и это не самое интересное.

Мы прошли вдоль крайнего дома, завернули за угол, и Лаки, шедший впереди меня, едва не споткнулся от неожиданности, да и я еле устояла на и так еще слабых ногах. За рядом построек, заменивших бараки поселка, перпендикулярно к ним, словно спинка расчески по отношению к зубьям, стояло деревянное здание, но не барак или модульное общежитие, а потемневший от времени, со следами серой краски, дом с мезонином. Настоящая старинная усадьба с уже ободранными, но по лету, видимо, ухоженными клумбами по бокам вынесенного вперед крыльца.

– Вы когда-нибудь видели такой дом? – спросил меня Виктор Михайлович, поднимаясь по ступенькам к разбухшей от сырости двери.

– Никогда.

Я остановилась, не решаясь подняться на крыльцо. Лаки, тоже замедливший шаг, все же подтолкнул меня вперед:

– Ты что, боишься? Тогда пошли вместе, самому как-то неуютно.

Это была почти классическая небогатая дворянская усадьба. В центре – прихожая-сени, делившая ее поперек лестница наверх и видневшийся за ней черный ход. Слева – небольшая анфилада из четырех комнат, заставленных тяжеловесной мебелью, с порыжевшими от времени салфеточками-накомодниками, всякими безделушками на этажерочках и чуть отсыревшими стопками старинных журналов. Только последняя комната оказалась не кабинетом, из которого можно попасть в парадный зал, а длинной, шедшей вдоль торцевой стены дома, «картинной галереей», за которой виднелись еще две комнаты с окнами, выходящими в… Так и хочется сказать «в сад», но теперь окна выходили на молодую кедровую рощу.

– Я читала, что здесь еще должен быть зал, – вслух удивилась я.

– Идемте.

Виктор Михайлович вернулся в прихожую с лестницей, открыв дверь тоже слева от входа, но ближе к лестнице. За ней оказалось довольно просторное пустое помещение с зеркалами и идущими вдоль стен балетными станками, сильно контрастировавшее с «мещанской» обстановкой остальных комнат.

– Вы уверены, что не видели этот дом? – повторил вопрос Виктор Михайлович.

– Нет. – Я была в этом твердо уверена. Это был не музей, здесь явно еще совсем недавно жили люди, но кто?

– Пойдемте на ту половину, – позвал нас Алексей Александрович.

Я остановилась посреди прихожей.

– Нет, туда я не пойду.

– Что случилось? – Врач ничего не понял.

– Я не знаю, что это за дом, но туда точно не пойду. Если не ошибаюсь, в той половине должны быть кухня и людская?

– Там на самом деле хозяйственные помещения, – кивнул Виктор Михайлович. – А вы, Аркадий, посмотрите?

– Тоже не хочу. – Лаки замялся, как и большинство мужчин, не желая показывать свою боязнь. – Я никогда в таких домах не бывал, но заходить на ту половину почему-то не тянет.

– Тогда пойдемте к машине, – согласно кивнул Виктор Михайлович, и попросил врача: – Алексей Александрович, помогите Нате, а я помогу Аркадию: они оба уже выбились из сил. Аркадий, не возражайте против правды.

– Да, разумеется.

Врач помог мне спуститься с высокого усадебного крыльца и подстраховывал, пока мы шли несколько сот метров до машины. Садясь в нее, я оглянулась. Впереди радовали глаз яркие краски «сказочных теремков» нового квартала, сзади темнели невысокие постройки поселка, но обе картины были для меня привычны и уютны.

Пока мы ехали обратно к больнице (ну и что, что психдиспансер, зато никто не помешает набраться сил, да и отделение наверняка для очень уважаемых людей, по обстановке видно), Виктор Михайлович объяснял:

– Мы привозили в поселок уже нескольких параллельщиков из новичков – до этого у нас никого из подобных вам не было; при этом они, насколько можно судить по анализу ДНК, принадлежат разным расам, а двое – даже культурам, потому что пока не знают ни одного из имеющихся в нашей фонотеке языков, нам приходится общаться с ними знаками. Так вот, все они отлично чувствуют себя в левой, жилой половине дома и в мезонине – вы туда из-за слабости подняться пока не можете. Но никто не согласился пройти на правую, хозяйственную сторону дома. У всех вас, как у животных, повышенная чувствительность к некоторым видам физического воздействия – электроизлучению, ультра- и инфразвукам, возникающим рядом с зоной трансформирующегося или недавно перенесшего сдвиг пространства, последнее мы называем «памятью пространства». Вы, Ната, именно благодаря этому смогли несколько раз пройти по городу во время работы установки, да и вы, Аркадий…

– Зовите меня Лаки, это мне привычнее.

– Хорошо. Так вот, и вы тоже, насколько мы можем понять из вашего дела, хорошо ориентируетесь в пространстве во время работы установки. Этим отличаются все параллельщики, о которых нам известно. А в том доме такие изменения намного сильнее, чем обычно, их хорошо фиксирует даже наша переносная аппаратура.

– Почему возмущение там сильнее? – сразу же заинтересовался Лаки.

– Во-первых, при возникновении в нашем мире то крыло дома оказалось в точке пересечения границ блокады, что, как вы понимаете, сильно влияет на пространство.

– У нас такое влияние не зафиксировано, я же устанавливал датчики именно в зоне пересечения…

– У вас это влияние компенсировалось колебаниями, создававшимися начинавшей работать установкой, у нас же они не только не ослаблялись, а, наоборот, усиливались. Потом, когда вы отключили установку и были выброшены сюда – мы нашли вас именно рядом с этим домом, – возмущение пространства тем более усилилось. В результате в одном из помещений правого крыла оказалось «вмонтировано» другое, использовавшееся до этого как… – Виктор Михайлович постарался подобрать нейтральные слова. – В общем, вы ведь знаете о крепостном праве, со всеми этими наказаниями за малейшую провинность, порками до смерти?

– Конечно. – Мы с Лаки кивнули.

– Девичья из подобного, отсталого по хронологической шкале, мира, как мушка в янтаре, оказалась впаяна в бывшую людскую этого дома – они почти полностью сходны по размерам, только окна в стены выходят. В ней мы нашли совсем молоденькую вышивальщицу, прикованную колодкой к скамье, чтобы она не могла встать с рабочего места. В этом случае мы даже порадовались, что девушка потеряла память. Может, это и суеверие, но я уверен, что место человеческих страданий, по крайней мере, недавних, влияет и на незнакомых с этими событиями людей.

– Особенно когда есть неопровержимые доказательства влияния воспоминаний на материю, – хмыкнул с переднего сиденья Алексей Александрович. – Тут уж пространство точно запомнило очень многое.

– Верно. Поэтому параллельщики не хотят приближаться к тому помещению. В одной точке собралось столько всего! Подобное мы встречаем впервые. Но это не все, что я хотел сказать. – Виктор Михайлович несколько сменил тон разговора. – Я уже говорил, что незадолго до появления «тени» в нашем городе стали готовить площадку для строительства комплекса конторы. Эта площадка находилась как раз в том самом месте, где теперь поселок, и в центре образованного подзонами треугольника. Возможно, именно из-за такого наложения и возникли эти постройки. В вашем городе при схлопывании границ подзон были разрушения и исчезли некоторые фрагменты зданий, хотя то, где находилась установка, совершенно не пострадало. У вас воздействие усиливалось от центра к краям, у нас – от краев к точке пересечения подзон. Но, простите, отвлекся. Поселок, как вы видели, словно недавно построен, только ваш край, Ната, более… обжитой и расположен очень удачно – на окраине города, но добраться от него в центр легко, особенно если проложить к нему зимник[8]с главной улицы. Здания есть, система отопления тоже, подключить ее к теплоцентрали легко, сделать новую проводку – в домах она слишком ненадежная, – тоже дело нескольких дней. Ната, вы лучше знаете особенности этих зданий, даже с учетом всех изменений, как думаете, подойдут ли они для нужд конторы и под жилье для сотрудников? Сразу и пространственные аномалии изучать можно.