По всему выходило, что основными наследниками становились Мирон Порошенков и Филипп Яковлевич Бельтюков.

Мирон был откровенно рад свалившимся на него деньгам. Но он вовсе не собирался вкладывать деньги в бизнес.

Он заявил родственникам, что теперь воздвигнет Евгении усыпальницу, столь же прекрасную, как Тадж-Махал.

– По-моему, парень сошел с ума, – печально вздохнула Вера.

– Не могу с тобой не согласиться, – тихо проговорил ее муж Василий Афанасьевич Артамонов.

Он-то как раз весь был погружен в проблемы бизнеса, который лишился старого хозяина и не обрел нового.

– Что же нам делать? – спросил Василий Афанасьевич Филиппа Яковлевича.

– Представления не имею, – ответил тот, – ты ведь знаешь, Вася, что я не бизнесмен и не юрист.

– Так надо советоваться с юристами, – решительно вклинилась Вера, – и нанять лучших.

Мужчины согласились с ней.

Инна стояла у окна веранды и смотрела в сад.

Ее тонкие пальцы задумчиво скользили по холодному стеклу.

Она вспоминала свой короткий, но бурный роман с Мироном.

Казалось, что он случился только вчера.

Она приехала к матери на каникулы и была искренне рада, что Евгения в этом году отдыхала за границей.

А Мирон остался в доме дяди.

В детстве у Инны были хорошие отношения с Порошенковым. Они вместе играли, занимались с одними и теми же учителями, ухаживали за собаками и даже устроили свою школу дрессировки.

Евгения собак не любила, говорила, что от них псиной пахнет. Мирон смеялся и при каждом удобном случае подшучивал над сестрой.

Инна была его молчаливой союзницей.

Но потом дети подросли, и их отношения изменились. Инна стала краснеть и замыкаться в присутствии друга детства. Ей казалось, что у нее не такие длинные ноги, как у Евгении, не такая тонкая талия, на лбу прыщи и на бедрах лишние килограммы.

Мама ее не понимала, говорила, что у нее просто-напросто переходный возраст, все пройдет.

А когда однажды услышала, как дочь рыдает в подушку, достала из шкафа книгу, открыла ее и придвинула ее Инне.

Это была сказка Андерсена «Гадкий утенок».

Поступок матери тогда возмутил Инну до глубины души, она кинула книгу на пол и закричала:

– Мама, я уже не ребенок! И не верю в сказки!

– Ну и напрасно, – спокойно сказала мать, подняла книгу и ушла.

А Инна плакала до тех пор, пока не осипла.

В результате мать оказалась права, и со временем Инна превратилась в хорошенькую девушку, на которую обращали внимание многие мужчины.

Но на мать она дулась еще долго, да и потом не могла простить ей, что та не нашла ласковых, утешающих слов, когда дочь так нуждалась в них.

Мирон тем летом, увидев похорошевшую Инну, удивленно присвистнул:

– А ты расцвела, мать!

Девушка покраснела от смущения и даже не обиделась на обращение, которое ей не понравилось.

Сам Мирон, как потом заметила Инна, был мрачен и большую часть дня метался по участку, как лев в клетке.

Девушка не догадывалась о том, что парень скучает по Евгении.

Инна старалась как можно чаще попадаться Мирону на глаза, при первой же возможности садилась поближе к нему, старалась предугадать и предупредить его желания.

Сначала он не замечал ее попыток привлечь его внимание, а потом все же догадался, в чем дело.

И, когда они остались наедине, долго рассматривал ее, а потом задумчиво произнес:

– Тебе никто не говорил, что ты похожа на Женьку?

Инна покачала головой. Ей действительно никто об этом не говорил. Да ей и не хотелось быть похожей на дочку миллиардера.

Но, следуя наитию, она не стала переубеждать Мирона, когда он взял ее лицо в руки и жарко зашептал:

– Да, да, ты очень на нее похожа! – И он ее поцеловал.

У Инны закружилась голова. Но тут рядом послышались чьи-то шаги, и Мирон быстро отпустил девушку.

В комнату вошла мать Инны. Она с подозрением посмотрела на дочь, которая раскраснелась и хватала ртом воздух, как рыба, вытащенная из воды.

– Инна, что с тобой? – спросила Нерадько. – У тебя нет температуры?

– Нет, мама, – с трудом проговорила девушка, облизывая пересохшие губы.

– Серафима Оскаровна, – насмешливо проговорил Мирон, – на улице почти сорокаградусная жара, а вы задаете дочери такие странные вопросы, – и вышел в сад.

Серафима Оскаровна стала говорить что-то про кондиционеры, установленные в доме, но Мирон ее уже не слышал, а Инне было не до них.

Она пробормотала что-то невнятное и поспешила в свою комнату.

Нерадько недоуменно посмотрела вслед дочери, пожала плечами и принялась за дела, которых у домоправительницы огромного дома всегда непочатый край.

После ужина Инна сидела на скамейке и зачарованно смотрела, как день пятился к закату и следом за ним текли реки алой краски, по берегам которых скакали солнечные зайчики и скользили блики золотыми рыбками.

– Ах, если бы у меня была золотая рыбка, – невольно вырвалось у нее. – И если бы она согласилась выполнить только одно мое желание…

Порыв ветра набежал на траву и сбил с верхушки длинного стебля крохотную капельку влаги.

Инна зажмурила глаза и представила, что эта капелька и есть ее золотая рыбка. Она еще не успела прошептать свое желание, как кто-то подошел к ней сзади и положил руки на плечи.

Инна сразу догадалась, кто это…

И когда Мирон спросил приглушенным волнующим шепотом: «Скучаешь?» – она не смогла вымолвить ни слова в ответ.

Он тихо рассмеялся и сказал громче:

– Я вот тоже, как видишь, скучаю. А не начать ли нам скучать вместе?

– Что ты имеешь в виду?

– Да ничего особенного. – Он обошел скамейку вокруг и присел рядом с ней, взял ее безвольную руку и погладил послушные пальцы.

Инна замерла и боялась пошевелиться. Он притянул ее к себе и коснулся губами ее подбородка, потом поднялся выше и стал пробовать на вкус ее податливые губы. Вскоре она прочувствовала его язык в глубине своего рта. Руки Мирона бродили по всему ее телу, потом сжали сначала одну грудь, затем другую.

«Ох, – подумала она, почти теряя сознание, – кажется, это случится прямо сейчас, здесь, на скамейке».

Но через несколько мгновений он выпустил девушку из объятий, и она, покачнувшись, едва не упала.

Мирон придержал ее, наклонился к ее уху и прошептал:

– Инночка, нам ведь с тобой не нужны посторонние глаза, даже случайные, правда?