застлали глаза и, отчаявшись в людской несправедливости, он, коротко размахнувшись, ударил Витьку.

Но Витька — ловкий драчун, он подставил под Степкин кулак свой костлявый бок, а сам отвесил дружку такую затрещину, что тот отлетел от него шага на два, и перед глазами его поплыли радужные огненные круги, за которыми солнце показалось бледненьким маленьким кружочком.

Степка запустил в Витьку подвернувшимся под руку твердым комом ссохшейся глины и, еле сдерживая слезы, выбежал из проклятого двора.

До позднего вечера провалялся Степка на своем огороде между двумя грядками, укрывшими его темно-зелеными лопухами брюквенной ботвы и от жарких лучей нещадно палящего солнца, и от людских взоров.

Солнце уже висит низко над темнеющим вдали лесом, с улицы доносится мирное мычанье коров, возвращающихся с выгона. От озера повеяло ласковой, вечерней прохладой. А Степка все лежит, уткнувшись головой в пыльные хрустящие стебли засохшей травы, и думает:

«Разве нельзя объяснить, что Андрей все это сделал не нарочно? Что ружье это совсем не то, что сундуки привезла Матрена Анне, когда Андрей спал, и втащила в избу, когда Андрей был в кузнице… Объяснить, что Анна — вот кто во всем виноват! Хотя… Анна-то ведь тоже Кузнецова. Анна Кузнецова?.. Нет, не Кузнецова она! Она Сартасова!»

Хоть она и зовется теперь так, а только они, Кузнецовы, совсем не такие. И мама была не такая, и отец был не такой.

Нет! Так не должно быть! Ведь не виноваты же они! Ведь Андрей не враг…

Решено! Степка пойдет к Андрею, расскажет ему все, и они вместе отправятся к Захару и Тарасову и объяснят, что они не враги, что это все Анна и Матвей и что все случайно так вышло…

Только… Послушает ли его Андрей? Нет, Андрей не послушает. Он махнет на него рукой и крикнет:

— Уйди, что ты понимаешь?!

А кто же послушает?

Тарасов — он всех умнее, он все, все знает…

Но Тарасова Степка боится, ему не подойти к нему.

Дядя Захар?.. Он добрый, но он отмахнется от него, скажет: «Не до тебя».

Анна… Вот кто! Анна Константиновна!

Она выслушает все, все поймет и поверит!

И она пойдет к Тарасову, Захару и скажет им, что Андрей не враг, что все вышло случайно, и они поверят ей.

Эх!

И ветер свистит в ушах. Степка бежит по дороге к школе.

В это время у заднего крыльца школы остановилась лошадь, запряженная в ходок. В комнату учительницы входит муж Анны Константиновны. Вместе с ним — стройный, русокудрый юноша в военной гимнастерке, подпоясанной ремнем с портупеей. Степка в нерешительности останавливается. Как быть?

— Знакомься, Аня, — это Игорь, — весело говорит Геннадий Иосифович жене.

— Наконец-то! А мы вас давно ждем.

— Меня? — удивился Игорь.

— Ну, конечно. Вы же от комсомола к нам.

— Да, конечно, я комсомолец, — твердо сказал Игорь, — но поручений от райкома сюда не имею. Я…

— А… — перебил его Геннадий Иосифович, — это она тебя, Игорь, за райкомовского работника приняла. Правда ведь, Аня?

— Разве не угадала? Мы хотим ячейку комсомольскую у себя организовать.

— Ну, это вам придется немножко подождать. Игорь — рабфаковец. Студент будущий. А приехал он сюда совсем по другому, личному делу. Мы с ним всю дорогу проговорили. У этого юноши такая биография…

— Гм-гм… — смущенно кашлянул Игорь.

— Такая биография, что хоть сейчас книгу пиши. Да вот, например…

— Геннадий Иосифович! — покраснев до корней волос, перебил его Игорь. — Мы же договорились дорогой…

— Молчу, молчу! — воскликнул Геннадий Иосифович.

— Я ведь тоже ваш секрет не выдаю, — улыбнулся Игорь, как бы извиняясь перед Геннадием Иосифовичем за напоминание об уговоре. — А о вас мне Геннадий Иосифович тоже очень много рассказывал, какие вы дела здесь среди молодежи развернули, — обратился он к Анне Константиновне.

— О, Геннадий Иосифович слишком перехвалил меня. Сам он не очень давно был о моей работе совсем другого мнения…

— Ну, полно, Аня, — перебил ее Геннадий Иосифович. — Не надо быть злопамятной. Видишь, все меняется. Изменил и я свое мнение о твоих подвигах.

— Какие уж тут подвиги. Просто делала то, что обязан каждый из нас делать… Ой, да что же вы стоите?! Раздевайтесь, умывайтесь… Я тем временем чай поставлю. Устали ведь, наверное, с дороги, проголодались.

— Есть и то и другое… — засмеялся Геннадий. — Только я твоим гостеприимством вечером воспользуюсь. Хорошо? Или опять выгонишь?

— Ты же сам сказал: не надо быть злопамятным, — тихо, с ласковым упреком проговорила Анна Константиновна.

— Ну, ладно, ладно. Это я так… Некогда мне сейчас. Надо в совет сходить, проверить успехи ваши. Как уполномоченный новый, Тарасов?

— О! — воскликнула Анна Константиновна. — Как приехал, сразу все колесом вокруг него завертелось.

— Значит, управился уже? На сто процентов?

— Как на сто? Каких процентов?

— Странная ты, Аня! Весь район сейчас живет одним процентом — процентом коллективизации. А ты спрашиваешь. Я вижу, ты поотстала тут в глуши-то. Нет, надо, надо тебе отсюда выбираться. Впрочем, об этом потом, вечером. А сейчас пошел я. У Игоря, наверное, к тебе вопросы будут, так ты тут помоги ему, пожалуйста.

— Да мне, собственно… — смутился Игорь. — Мне хотелось бы пока самому…

— А, ну хорошо. В таком случае, я пошел.

Выйдя на крыльцо, Анна Константиновна увидела Степку, притаившегося у двери.

— Ты что тут, Степа? — проводив мужа, строго спрашивает она своего ученика.

Степка сконфуженно молчит.

Решимость, с которой он бежал сюда, чтобы рассказать обо всем, сразу почему-то пропала. Ему вдруг показалось, что и Анна Константиновна не поверит.

— Так что же ты молчишь, Степан? — уже озабоченно спрашивает Анна Константиновна, заглядывая в полные слез глаза мальчика. — Тебе что-нибудь надо? Обидели тебя? И долго ты тут стоишь за дверью у меня?

— Андрюша… ружье… сундуки… — бессвязно бормочет Степка. И слезы, постепенно накопившиеся в его испуганных глазах, крупными частыми каплями потекли по щекам.

— Не виноват… Андрюша-то… — еле сдерживая рыдания, говорит он. — Матвей обманул… на волков… ружье