Эти слова поразили Мину. Судя по описанию, эта печать очень походила на ту, что была на письме, которое теперь хранилось под матрасом в ее спальне.

– Мне ужасно хотелось присутствовать, – продолжала между тем тетушка, – но мне в ту пору было всего десять лет, и отец сказал, что я слишком мала для такой дальней дороги. Я очень плакала, потому что мне хотелось быть подружкой невесты. – Она нахмурилась. – Так что пришлось какой-то из местных женщин исполнить эту роль вместо меня. Сесиль, ее звали Сесиль. Фамилию ее я запамятовала, а вот имя помню до сих пор, потому что оно показалось мне очень красивым, и я даже решила, что, может быть, когда-нибудь назову так свою дочь. – Она вновь погрустнела. – Ну, что тут говорить, все это дела давно минувшие.

Мину внезапно вспомнила, как стала невольной свидетельницей разговора ее отца с мадам Нубель, когда они обращались друг к другу по именам, и у нее вдруг тревожно засосало под ложечкой.

– А не Сесиль ли Кордье ее звали, тетушка? – спросила Мину ровным голосом, хотя внутренне была очень далека от спокойствия.

– Хм, а знаешь, кажется, именно так. Не забавно ли, что тебе об этом известно? Как бы там ни было, по правде говоря, я не помню, сколько времени твои родители прожили в Пивере после венчания. Но ты совершенно точно появилась на свет именно там.

У Мину пересохло в горле.

– Прошу простить меня, тетушка, но вы в этом точно уверены? Я всегда полагала, что я родилась в Каркасоне, как и мои брат с сестрой.

Мадам Буссе нахмурилась:

– Опять-таки, я могу ошибаться, но к тому времени мы с месье Буссе были женаты уже несколько лет, а Господь так и не послал нам ребятишек. Так что, когда я услышала новость о твоем появлении на свет, она задела меня за живое. Я, разумеется, была очень рада за Флоранс, но огорчена за себя.

– Я родилась в тысяча пятьсот сорок втором. В последний день октября.

– Ну да, все верно. Я так и помню. Наша матушка так переживала. Рассказывали такие страсти про наводнение в горных долинах и про оползни. И все это случилось как раз тогда, когда Флоранс родила, – наша матушка очень волновалась. – Она всплеснула руками и на этот раз все-таки выронила веер. – Впрочем, все это было уже так давно, и потом, жизнь с месье Буссе… Женой быть так нелегко. – Она помолчала. – К тому же, как это ни печально, мой муж с твоей дорогой матушкой были не в ладах.

Краешком глаза Мину заметила, что от мадам Монфор не укрылась их беседа и она принялась пробираться сквозь толпу в их направлении. Понимая, что поговорить им не дадут, она поторопилась продолжить:

– И в чем же заключалась причина их разлада?

– О, это было чистой воды недоразумение, никто не убедит меня в обратном. – Тетушка понизила голос до шепота. – Хотя мы с Флоранс редко – а вернее будет сказать, никогда – не виделись лично после того, как она вышла замуж, моя дорогая сестра прислала мне из Пивера по случаю твоего рождения драгоценный подарок.

Мину нахмурилась:

– Странно, что это моя мать прислала вам подарок. Разве принято делать не наоборот?

– Да, если подумать, то, пожалуй, так оно и есть. И все же это был такой предупредительный жест с ее стороны. Это была Библия, в мягчайшем кожаном переплете и с закладкой – изумительной голубой ленточкой. – Она нахмурилась. – Месье Буссе был крайне возмущен тем обстоятельством, что Библия оказалась на французском языке, и запретил мне принимать ее. Конечно, долг жены – во всем повиноваться мужу, но я подумала, – потому что это был единственный подарок, который я когда-либо получала от моей несчастной сестры, – хоть один-то раз в жизни могу я поступить по-своему? Это был один-единственный раз, когда я пошла ему наперекор, потому что, в общем…

На них упала тень мадам Монфор. Тетка вздрогнула, точно нашкодивший ребенок.

– Так-так, сестра, – резким тоном произнесла мадам Монфор, переводя взгляд с невестки на ее племянницу. – Вы, кажется, очень увлечены разговором. Что же столь интересное вы обсуждаете, Сальвадора, и так долго?

– Сестра! – Мадам Буссе запнулась. – Ну, это… мы… то есть…

– Было бы крайне прискорбно, если бы личные дела заставили тебя позабыть о своих обязанностях, Сальвадора. Любопытно, каков предмет вашей увлекательной беседы?

Мину наклонилась и подняла теткин веер:

– Тетушка обронила свой веер. Я хотела вернуть ей его, вот и все. Одно перо вывалилось, видите?

Зазвонил колокол, и по толпе пробежал взволнованный гомон. Священник в своей лиловой ризе выступил вперед. Все остальные начали подтягиваться к нему. Заколыхалось кадило, распространяя едкий запах ладана. В воздух взлетели хоругви, и паства выстроилась в ряд: мужчины – впереди, женщины с детьми – сзади.

«Ни дать ни взять животные в Ноевом ковчеге», – подумалось Мину. Голова у нее шла кругом от всего того, что сказала ей тетка. Всякой твари по паре.

– Каким маршрутом двинется процессия святого Сальвадора?

– Отсюда мы пойдем обратно сквозь Саленские ворота, – тихо ответила мадам Буссе, – потом двинемся вдоль восточной стены, в направлении к воротам Монтолье, а потом сделаем круг и вернемся сюда. Я специально узнавала у священника. Примерно часик в общей сложности, хотя сегодня здесь столько народу – приятно это видеть! – что времени может уйти больше. А уж с погодой-то нам как повезло, правда? Были годы, когда…

– Сальвадора! – одернула ее мадам Монфор. – Постарайся подавать хороший пример. Хотя бы ради твоего мужа, если не ради себя самой.

Мадам Буссе втянула голову в плечи. Мину, желая поддержать тетку, пожала ее руку, и та поморщилась.

– Ох, простите, я сделала вам больно?

– Нет-нет, ничего страшного, – поспешила заверить племянницу мадам Буссе, отнимая руку. Перчатка чуть сдвинулась, обнажив полоску кожи между ею и краем рукава, и взгляду Мину открылся уродливый лиловый синяк на ее запястье.

– Тетушка, что с вами такое стряслось?

Сальвадора торопливо расправила манжету:

– Прищемила руку крышкой сундука, когда одевалась, ничего страшного.

– Domine Deus Omnipotens…

Мадам Буссе решительно повернулась лицом к священнику и закрыла глаза. Мадам Монфор оттеснила Мину, так что та оказалась в одиночестве позади пожилых родственниц. Мину, впрочем, не возражала. Ей нужно было подумать.

– …qui ad principium…

Слова превратились в ноты, а ноты – в музыку. Участники процессии подхватили респонсорий, и колонна, точно неведомое существо, пробуждающееся от зимней спячки, медленно двинулась вперед под барабанную дробь, задававшую ритм их движению.

Мину прижала ладони к груди и почувствовала, как этот ритм эхом отзывается где-то глубоко внутри ее. Барабан и свирель, гул голосов, вздымающихся и опадающих, мерный топот ног. Она словно впала в какой-то транс.

Повсюду вокруг утопала в цвету Тулуза. Ранняя герань, желтые и белые примулы и вездесущие лиловые фиалки. Ступени церквей, мимо которых проходила процессия, были украшены букетиками полевых цветов.