Дерек якобы считал Джозефа Видера чуть ли не святым: профессор следил за ходом его выздоровления и лечением, ежемесячно выплачивал жалованье, брал с собой на рыбалку и раз в неделю приглашал в гости, а однажды привел его в университет и провел с ним сеанс гипноза, но о результатах ничего не рассказывал.

В марте 1987 года Дерек сидел дома перед телевизором и, переключаясь с канала на канал, случайно увидел в новостях сообщение о самоубийстве в округе Берген. «Ох, это ж Стэн Мартини», – подумал он, увидев фотографию погибшего, и только потом сообразил, откуда знает Стэна: они вместе работали в бригаде ремонтников на фирме «Сименс». Стэн женился чуть позже Дерека и переехал в другой штат.

Симмонс сразу же понял, что это означает: он сам вспомнил то, о чем ему никто не рассказывал.

– Прям как торкнуло, так и воспоминания хлынули фонтаном, словно нефть из скважины в Техасе! Нет, словами такого не объяснишь. Перед глазами вся прошлая жизнь замелькала, будто фильм на быстрой перемотке.

Сначала он хотел позвонить своему благодетелю, но, вспомнив, что ночь на дворе, не стал беспокоить Видера. Потом, испугавшись, что снова все забудет, схватил блокнот и стал записывать воспоминания.

Симмонс встал и предложил прогуляться по двору, ноги размять. Мне выходить никуда не хотелось – вдруг он где-то оружие припрятал, – но я послушно последовал за ним, чтобы не вызывать лишних подозрений. Симмонс был крупнее меня, и в драке мне с ним не сладить. Интересно, заметил ли он пистолет в кармане моего пиджака.

Я вышел в захламленный дворик, где из земли торчали редкие кустики травы и обломки плитки, которой когда-то были вымощены дорожки. Симмонс вздохнул полной грудью, закурил очередную сигарету и, не глядя на меня, продолжил:

– Вот так я все сразу и вспомнил – и как мы с Анной встретились, и как вначале жили душа в душу, и как она мне стала изменять, как надо мной глумилась, как я узнал, что она любовь крутит с этим профессором… А потом – убийство, и как я Видеру звонил, и как меня арестовали, и что в психушке случилось. Я собрал таблетки, которые Видер мне прописал, пошел в аптеку и спросил, для чего они, а аптекарь мне объяснил, что они от простуды и от несварения желудка. Ну, я сразу понял, что никакой Видер не благодетель и не святой, а просто боится, что я все вспомню, поэтому меня под присмотром держит. У меня прямо голова кругом пошла… Я почти неделю из дома не выходил, а потом Видер пришел меня навестить, только я ему сказал, мол, у меня голова болит, я спать хочу. Лучше б я ничего не вспоминал, честное слово.

– А Видер ничего не заподозрил?

– Нет, ему не до того было. Да он меня за человека не считал, будто я невидимка какой. Видно, больше не боялся, что я все вспомню. В Европу хотел переехать.

– А потом вы его убили.

– Ну, как память вернулась, я об этом подумывал, только не хотелось снова в дурку или в тюрьму загреметь. А в тот день я свой ящик с инструментом у Видера в доме оставил – днем бачок в туалете чинил, там и забыл. Профессор меня обедом накормил, и я ушел. А потом вспомнил, что наутро мне инструмент понадобится, вернулся к Видеру, только в дверь звонить не стал, обошел дом, заглянул в окно – а там свет горит, студентик этот в гостях.

– А Фрэнка Спэла вы во дворе не видели?

– Нет. Судя по всему, мы чудом разминулись. Я вернулся к парадному входу, открыл дверь своим ключом, а ящик с инструментом в прихожей стоял, под вешалкой, – Видер его в туалете нашел и вынес. За разговором профессор даже не услышал, как я приходил. Ну, я ящик взял и вернулся домой. Помню, по дороге еще подумал, мол, если вдруг что случится, то студентик этот главным подозреваемым окажется – он же был без памяти влюблен в девицу, за которой профессор ухлестывал. Так вот, часам к одиннадцати я зашел в бар, на всякий случай, для алиби, поболтал с барменом, тот уже закрывать заведение собрался. Он часов не носил, и в баре часов тоже не было. Перед уходом я ему и говорю, мол, слышь, Сид, полночь уже, пора и по домам. А когда копы его допрашивали, он так и сказал, что я в полночь ушел, – и не вспомнил, что я ему сам про полночь наплел. В общем, тогда я еще не знал, что делать. Прямо как во сне… ох, не знаю, как объяснить. Во-первых, я думал, что студентик у профессора заночует – снег же шел, все дороги замело. За пару месяцев до того я машину ремонтировал, нашел в бардачке кистень, прикарманил его на всякий случай – хорошая вещь, знаете ли.

– Да, у меня в семидесятых такой был.

– Ну вот, я вернулся к профессорскому дому, тихонько дверь открыл, вошел. Гляжу – в гостиной свет горит, а профессор на полу растянулся, в кровище, морда вся распухшая, живого места нет. Окна настежь распахнуты… Я окна закрыл, свет выключил – у меня фонарик с собой был. – Симмонс наконец-то взглянул на меня. – Я и решил, что это студентик его обработал, что они-таки поссорились и драку затеяли. Причем ясно было, что это не просто мордобой, а смертоубийство: если бить с умом, посильнее – бац! и все, покойник. И фиг его знает, как тут быть. Одно дело – избить того, кто всю жизнь меня дурил и другом притворялся, а сам жену мою тискал и в дурку меня запер. А как пристукнуть того, кто и так еле дышит, того и гляди концы отдаст? Наверное, я б потихоньку убрался восвояси или, может, «скорую» бы вызвал… В общем, я наклонился, фонариком посветил, а Видер глаза открыл и посмотрел на меня этим своим странным взглядом. Тут я и вспомнил, как за Анной следил, как они в номер вошли, а я, как дурак, прокрался по лестнице и ухо к двери приложил, будто не знал, чем они там занимаются. А стерва эта надо мной измывалась, импотентом обзывала! Меня, того, кто ее с улицы подобрал! Так оно все одно к одному и сложилось. Я профессора кистеньком приложил, изо всех сил, потом дверь запер и домой пошел. А по дороге кистень в реку выбросил. Как спать лег, представил себе Видера в луже крови, и прямо на душе полегчало. И совесть меня не мучает, что я профессора прикончил. Наутро я снова пришел к профессору, а остальное вы знаете. Все это время я считал, что это студентик профессора избил. А вообще я обо всем этом и думать забыл, пока журналист не объявился со своими вопросами. Дело прошлое, вспоминать о нем ни к чему. Вот и все.

– Патологоанатом утверждает, что Видер умер только через два часа. Его можно было спасти, если бы вы «скорую» вызвали.

– Ну, мало ли что он утверждает. Я точно знаю, что он сразу откинулся. Да и какая разница.

– А перед уходом вы в шкафах и тумбочках не рылись? Бумаги по дому не разбрасывали?

– Нет, я сразу ушел.

– Точно?

– Ага.

Я помолчал, размышляя, стоит ли продолжать, но потом все-таки решился:

– Дерек, я тут подумал… Вы же так и не узнали, кто вашу жену убил…

– Не-а, так и не узнал.

– И вас это не волнует?

– Может, и волнует. А что с того?

– Да так, странно все это. Любимая женщина лежит в луже крови, а вы первым делом звоните ее любовнику и просите вас выручить. Полицию вы вызвали только через восемь минут после звонка Видеру. А скажите, профессор вам поверил? Вы с ним об убийстве говорили?