раздевалку постучали, и тут я поняла, что пришёл мой черёд идти на расстрел, поэтому сказала:

— Мне пора.

— Постой, — сказал Саша. — Давай договоримся, теперь перед каждым стартом, абсолютно перед каждым, мы будем звонить друг другу и желать удачи. Это будет нашим ритуалом.

— Прям перед каждым?

— Слово капитана, — мне показалось, что он улыбается. — Так что удачи, Лина, порви там всех.

— Спасибо. Сделаю свой максимум, обещаю.

— Верю и наблюдаю.

И как только я шагнула на ледовое покрытие, страх закипел в жилах с новой силой. Во рту пересохло, а ноги начало сводить. Я была совершенно одна, мне было некого просить о помощи, я могла надеяться лишь на саму себя.

Когда я заняла начальную позицию, мир будто замер, меня обдало холодом, и единственное, что я могла сейчас слышать, было моё сердцебиения — быстрое и громкое.

Музыка вывела меня из оцепенения, и я начала рассказывать свою историю, так как учила Ирина Владимировна, так чтобы заворожить каждого присутствующего.

Самым страшным стало ещё то, что кататься приходилось в темноте, под светом софитов. Это ещё сильнее сбивало и заставляло думать не о том о чём нужно. И пусть мне старались дать намного больше света, чем всем остальным, осознавая, что я маленькая и могу испугаться, я не могла сосредоточиться.

И когда мне нужно было исполнить первый прыжок — пришлось мыслить холодно и безэмоционально, как говорила Алиса.

Собрав все силы в один ком, я просто выдохнула и прыгнула тройной Флип со сложного захода.

А дальше всё пошло по накатанной, я думала лишь о программе, лишь о жизни, которую я проживаю в эти три минуты. Исполняя элемент за элементом, я приближалась к концу — к каскаду.

Поставить последним элементом сложнейший каскад в истории, была идея Славянской, таким образом мы могли бы показать мой высокий уровень. Но была одна небольшая проблема — мой уровень не соответствовал завышенным ожиданиям Славянской, и чаще всего я приземлялась на пятую точку после попыток исполнения тройного Лутца в каскаде с тройным Риттбергером, так ещё и с руками наверх.

И вот сейчас, это последняя ступень, которую нужно преодолеть. И я её преодолела. Пусть с небольшим недокрутом на втором прыжке, но преодолела. И это была та самая высокая планка, которую никто бы не смог перепрыгнуть в моём возрасте.

Когда музыка стихла, первые несколько секунда присутствовала лишь нагнетающая тишина, а после — зал взорвался бурными овациями. И тут я поняла, что не слышала ничего во время выступления. Неужто никто не хлопал?

Подъезжая к борту, я получила одобрительный кивок Русакова и похвалу Валимова.

А после не сдержалась и обратилась к Алисе, которая всё это время стояла около борта:

— Никто не хлопал пока я катала?

— А ты ничего не слышала? — с недоверием спросила она.

— Нет.

— Зал не смолкал. Это было очень круто, особенно для новичка. Хорошее начало, — она похлопала меня по плечу.

— Но почему я ничего не слышала?

— Потому что ты больше никогда их не услышишь. Процесс запущен, первая стадия пройдена.

— Хочешь сказать…

— Что твой обратный отсчёт начался. Добро пожаловать в большой спорт, ребёнок.

Глава 10. 14 лет.

И снова злополучные белые стены, напоминающие дорогу на тот свет. Теплом от них не веяло, как и от всего остального в помещении. Аппарат громко шумел, выполняя свою работу, заставляя мой мозг потихоньку закипать, а нервы обрываться.

Многочисленные удары и шумы сменяли друг друга, металлическая кушетка, которая двигалась словно колыбель, приятно холодила спину, а одеяло, наброшенное на моё почти голое тело, уже норовило сорваться и упасть на ледяной пол.

Я никогда не умела сидеть неподвижно, а лежать — тем более. Думаю, вам не стоит напоминать, как я ворочалась во сне, заставляя всех кроватных обитателей (подушку, простынь и одеяло) покидать пределы матраса. И сейчас, лежать здесь, абсолютно без движений — начинало мне надоедать. Ещё одним раздражающим фактором становилось то, что мои конечности начало сводить судорогой, а это не самые приятные ощущения.

Аппарат для МРТ наконец-то затих. С меня сразу спали все оковы, и я начала приводить свой организм в движение, выбираясь из этого белого мира. Медсестра вошла в кабинет, чтобы помочь мне спуститься с платформы, на которой я лежала, и забрать одеяло.

— Одевайся. Мы ждём тебя снаружи.

Я лишь кивнула, не удостоив её ответа. Данное помещение было разделено на два отсека. В первом — находилось само медицинское оборудование, во втором — расположился консилиум врачей. Типичный больничный кабинет, не считая этого космического аппарата, в котором я только что побывала.

На самом деле, всё это безумие — было инициативой моей матери. Последнее время я всё чаще жаловалась ей на боли в спине, и в тот день, когда у меня появилась возможность попасть домой на пару часов, она потащила меня на обследование. Я до последнего отпиралась, как это было свойственно любому ребёнку (хотя сейчас, взрослая я, огорчила бы этого ребёнка. Четырнадцать лет — уже не детский возраст, особенно в индустрии спорта), но ничего не вышло. Меня лишь поставили перед фактом, не предоставив никакого выбора. И упиралась я не без причины, поскольку прекрасно понимала — ничего не болит просто так, особенно так, как болела моя поясница. Что-то действительно было не так, и это «не так» могло очень быстро вскрыться, а как вы понимаете, мне это было совсем невыгодно.

Очередная травма, так ещё и перед началом спортивных сборов — это не тот вариант, который я рассматривала. И даже если вспомнить о том, что у нас есть две недели отдыха в начале июня, проводить их прикованной к больничной койке — желания не было.

«— Со мной всё хорошо. Эта женщина, как обычно, приволокла меня сюда просто так. Её нужно убедиться, что со мной всё в порядке. Ведь просто так она мне не верит, я же видите — не разбираюсь! Выйду, устрою ей словесную взбучку.» — подумала я.

Одевшись, я двинулась в сторону выхода, при этом гневно взглянув на маму по ту сторону кабинета, через серое стекло, служившее перегородкой. Только вот я не увидела её глазах ответного негодования, там было совсем другое, почти незнакомое мне отражение. В её глазах я видела панику и страх, которые мама прекрасно умела контролировать, и именно это заставило меня усомниться в собственных мыслях.

Дверь между отсеками противно заскрипела, и все взоры прилипли к моему непонимающему лицу.

— Нам предстоит долгий разговор, — обратился к моей матери врач. — В особенности с вами, Варвара.