– Нет.

Капитан заломил бровь и окинул Шибаева долгим взглядом.

– Понятно. Как ты туда попал?

– Через гараж. В комнате Баулиной я нашел фотографию… Ту, что отдал тебе, если помнишь. А в спальне Руданской на полу валялась музыкальная шкатулка…

Капитан Астахов напряженно всматривался в лицо Шибаева, на его физиономии было написано недоумение. «Ну и что?», казалось, спрашивал капитан.

– Ее домоправительница Вика показала, что Руданская по ночам видела мужа и сына и разговаривала с ними.

– Что значит разговаривала? Они же…

– А то и значит. Галлюцинации, возможно, я не знаю. Больная совесть заела. Она и мужа гнобила, и сына, по слухам, а когда заболела, размякла. Вика лично слышала музыку из этой шкатулки. Ну, я и пошел посмотреть.

– Посмотреть? – повторил капитан с недоумением. – И что ты собирался увидеть?

– Ничего конкретно. Просто хотел посмотреть. Не знаю что.

– Ты считаешь, ее смерть была насильственной?

Шибаев задумался; потом сказал:

– Не знаю. На латунном барабане шкатулки есть свежие царапины. Барабан потемневший, они бросаются в глаза. Вика говорила, что шкатулка была поломана, звук заедало, и Руданская никогда ее не включала, просто держала на тумбочке. Это был подарок мужа.

– Ты хочешь сказать, что ее починили и включали ночью, чтобы пугать Руданскую?

Шибаев пожал плечами.

– И привидения в коридоре из той же оперы? Кто?

– Ищи, кому выгодно. В доме почти постоянно находились четверо: домоправительница Вика, горничная Света, шофер Славик; иногда оставалась ночевать кухарка Зоя. А в саду, в сторожке, до сих пор проживает садовник Петр Заброда. Иногда он заходил на огонек в большой дом, и вся компания ужинала. Выгодно всем, так как все упомянуты в завещании. Кому-то не хотелось ждать полгода.

– А Богданову тоже выгодно?

– Ему тоже. Он собирался расширять бизнес, договорился о кредитах, а Руданская была очень осторожна, особенно под занавес, она вряд ли позволила бы. Вика говорит, старуха последнее время была сама не своя, вздрагивала от малейшего шороха. Она боялась, и смерть ее в каком-то смысле была скоропостижной.

– А Баулина?

– Что Баулина?

– Ее смерть тут каким боком?

– Возможно, просто совпадение.

– Совпадение? Ты в это веришь?

Шибаев снова пожал плечами:

– Черт его знает, как-то слишком много совпадений. Смерть Руданской могла быть естественной, она была очень больна, но могли и подтолкнуть… особо нетерпеливые. А с Богдановым… Надо бы опросить сотрудников, соседей, друзей. Если он сам впустил убийцу, то это ближний круг. А убийство Баулиной… Не знаю. Тебе и карты в руки.

– Один из сотрудников показал, что в конце рабочего дня накануне убийства между Богдановым и неизвестным человеком произошла стычка. Богданов садился в машину, а неизвестный не давал захлопнуть дверцу и что-то выкрикивал. Богданов оттолкнул его и уехал, а ночью его убили.

– Как он выглядел?

– Лет пятидесяти, плохо одетый, худой, смуглый; похоже, пьяный. На попрошайку не похож, свидетелю показалось, что они были знакомы. Богданов разозлился, оттолкнул его и так рванул с места, что взвизгнули тормоза.

– Это Петр Заброда, садовник Руданской. То есть я так думаю, надо бы проверить.

– Садовник? А он тут каким боком?

– Он и Баулина были любовниками. Я думаю, он ее по-настоящему любил.

– Он и Баулина? Пьяный, плохо одетый хмырь? Ты серьезно?

– Серьезно. Поговори с ним.

– Поговорю, если не сбежал.

– Некуда ему бежать. Я бы не удивился… – Шибаев замолчал.

– Ну?

– Я был у него, он ничего не знал о ее смерти, у него даже мобильника нет. Она ушла, не попрощавшись. Он даже заплакал, когда я сказал…

– Что любовь со старыми козлами делает! – заметил капитан почти сочувственно. – А в вечер убийства она была с другим мужиком.

– Мы помянули ее, ему нужно было выговориться. Он все про нее знал, но ему было все равно, это была любовь.

– А от Богданова ему что нужно было?

– Хотел набить морду, я думаю.

– За что?

– За то, что отказался дать Баулиной деньги… Как-то так. Мало ли? Не знаю. Сам спроси.

– Повредился рассудком с горя, – иронически заметил капитан. – Ты серьезно?

– Да нет, просто рассуждаю, – подумав, сказал Шибаев.

– Ладно, поговорим и узнаем. Может, Богданов приказал ему убираться из сторожки, а ты сказал, идти ему некуда. Он сунулся к Богданову, а тот его послал. А он возьми и приди ночью.

– Может. Видишь, ты уже в теме. Кстати, по моему вопросу… Помнишь, я попросил узнать насчет ограбления около фотостудии? Что-нибудь есть? Или забыл?

– Помню, поспрошал. Пока ничего. Как только что-нибудь нарою, позвоню.

Проводив капитана Астахова, Шибаев помчался к Яне. Купил по дороге цветы – хотел красные розы, но, вспомнив Алика, попросил… эти, розовые. Как они называются, он снова забыл. Азалии, подсказала девушка. Азалии, повторил он.

Он чувствовал себя на финишной прямой… Но, удивительное дело, лихорадочного нетерпения, предвестника удачного финала, не было. Наоборот, он испытывал смутное беспокойство и тревогу, причины которых понять не мог. Видимо, намешано тут было всего: и скверная погода, и соперник Дрючин, к которому, стыдно сказать, Шибаев, кажется, ревновал. А еще непонятные убийства… И Петр Заброда. Топь, болото, и он барахтался там, как муха в сиропе.

– Сашенька! Доброе утро! – обрадовалась Галина Николаевна. – Хорошо, что вы пришли! Доктор сказал, что Яночка может выйти на улицу, подышать воздухом. Мы собирались вместе, а тут вы!

– Конечно, Галина Николаевна! – заторопился Шибаев. – Мы погуляем.

Он хотел спросить про Дрючина, которого не видел уже три дня, здоров ли и вообще, но промолчал, побоявшись, что дрогнет голос. Чертов Дрючин!

Он взлетел на второй этаж; дверь квартиры была приоткрыта.

– Саша, заходи! – крикнула Яна откуда-то из глубины квартиры. – Я увидела тебя в окно. Я сейчас!

Шибаев вошел в гостиную, нерешительно постоял и шагнул на голос. Яна была в спальне. Раскрытые дверцы шкафа – Яна в розовой полупрозрачной ночной сорочке доставала оттуда какую-то одежду, разобранная постель, полумрак, слабый ночник… Она вскрикнула и уставилась на него. Он сглотнул и сказал деревянным голосом:

– Дрыхнешь? До сих пор?

Шагнул к ней, прижал к себе, запустил пальцы в ее длинные волосы – была у него такая привычка: запускать пальцы в волосы подруги – и впился нетерпеливыми губами в ее рот.