– На мне, как на собаке…

– В смысле, как на волке?

– Один хрен!

Подошел к перекладине, подпрыгнул, подтянулся несколько раз, ушел на свечку, несколько раз прокрутил «солнце».

Соскок…

И согнулся, чуть не охнув от боли. С трудом выпрямился, ловя на себе участливые и в то же время восторженные взгляды.

«Наболтали, поди-ка, сорок бочек арестантов», – подумал и глухо спросил: – Как полон?

– Очистили все, что можно очистить. Но расселили. Груздень всех мужиков отправил валить лес. Ты бы, Стас, полежал еще. Рано поднялся.

– А ты ко мне в сиделки записался?

– Да будет тебе хорохориться.

– Ладно, считай, что уговорил.

Прошел день. Другой…

На седьмой или восьмой день в детинец прискакал Плетень на загнанной лошади. Едва он выпрыгнул из седла, у лошади подогнулись задние ноги, она осела на зад и, захрипев, повалилась на бок.

– Погубил коня! – заорал на него Груздень.

– Его сейчас даже в котел не пустишь. Потом с ног свалит, – поддержал десятника Войтик, оценивая все по старой поварской привычке.

– Командир! Где командир? – не обращая на него никакого внимания, закричал он.

– Зачем кричишь? Не в лесу, – к парню подошел Алексей.

На крыльце появился Стас.

– Плетень? – почти не удивившись, спросил он. – Говори. Я слушаю.

– Командир, Пивня в яму бросили. А вместе с ним Мина и Третьяк. А я уйти успел!

– Груздень, Войтик, Хмурый! По коням! Алексей, ты на хозяйстве!

– Стас… – попробовал возразить Леха.

– Я все сказал! – не терпящим возражений голосом отрезал Стас. – Крепость закрыть. Даже если сам Господь Бог будет у ворот стоять.

И три десятка всадников на широком галопе вынеслись из ворот.

Спустя трое суток с дозорных башен княж-города Соколеня заметили, как к воротам во весь мах приближается группа странно одетых всадников.

– Кто такие? И по какому такому делу по вечерней поре? – крикнул дозорный, свесившись со стены.

– Родовой вождь Станислав Волков с дружиной, – начальственным, хорошо поставленным голосом, негромко, но так, что услышали все, ответил передний.

– Не велено!

Стас чуть слышно скомандовал.

– Закрыть бойницы! Хмурый! Ворота!

Не успел дозорный удивиться, как в бойницы с непостижимой быстротой посыпались стрелы. От группы отделился десяток и на просторном галопе понесся к стене. Метнулись на стену кошки. На полном скаку, прыгнули прямо из седел вои и рванулись вверх по отвесной стене, как по ровному полю.

Распахнулись дубовые, окованные медью, ворота.

– Хмурый! Стены твои! Хруст, волхва с ребятами ко мне. Живо!

Негромкая команда и понятливый Хруст исчез в тесном проулке.

Распугивая редких по вечернему времени прохожих, приводя в бешенство свирепых цепных псов, понеслись к заметному со всех концов города коняжескому терему.

Влетел верхом на красное крыльцо.

– Куда прешь, неук!

Стража загородила дорогу бердышами.

Молниеносное, незаметное для глаза движение – и оба скрючились от боли, переломившись пополам.

– Толян! Сменить…

Пальцем в одну сторону, в другую.

– Груздень!

Десятнику дважды повторять не надо. Метнулись по гульбищу вокруг терема и ни звука.

Сам в палату.

В палате, несмотря на вечернее время, от народа тесно. Сидят на лавках вдоль стен. Преют. От богатых шуб и воинской сбруи пар валит.

– Здрав будь, конязь.

Уперся в цветисто выложенный пол ногами и по армейской привычке ладонь к виску.

– Кто таков? Кто пустил в таком непотребстве?

– Родовой вождь Станислав Волков. А это мои волчата.

За спиной Войтик бесстыже зубы скалит. Не волчонок, зверь матерый!

– Почему шапку не ломишь? Без поклона почему?

Конязь примерно того же возраста, что и он сам. Но привык, судя по всему, к спокойной жизни, раболепию и лести.

– Шапки, как видишь, нет на мне. А поклоны? Поклоны только Богу, – ответил спокойно, веско вдалбливая каждое слово.

– Князь и господин перед тобой! – конязь с резного креслица привстал, чуть слюной не брызжет от негодования, лицо дурной кровью налилось.

– Ну, какой же ты господин мне? – с насмешкой глядя в глаза конязю, ответил Стас. – Я вождь по праву крови, а ты наверняка из приглашенных, за кусок хлеба сидишь в этом креслице.

С лавок гости князя повскакивали, от негодования, кричат, слюной брызжут, кулаками размахивают.

Конязь тоже подскочил!

– В железа! В железа их!

– О как! – удивился Стас. – Веселин! Войтик! Позабавим конязя!

И словно исчезли, растаяли на глазах бесстыжие хари. Только вожак их стоит посреди палаты, скрестив на груди руки, да ухмыляется подлой ухмылкой. Да юнец голомордый скачет по-козлиному и кувыркается, как скоморох уличный. Оттолкнулся обеими ногами, перевернулся через голову в воздухе. И вот уже стоит за княжеским креслицем. И нож у горла держит, прижав дерзкой рукой коняжескую голову к высокой спинке кресла.

– Ай-ай-ай, конязь, – попенял ему с укоризной этот, совсем невзрачный и невесть откуда взявшийся, разбойник. – Большой вырос, а гостей встречать не научился. Ну, да ладно. Пошутили и хватит.

– Дружина! – все еще мало, что понимая, прохрипел конязь.

– Мне твоя дружина – на один кутий зубок. Терем мой, конязь. И город мой. На стенах мои люди, – Стас поднял руку и, пробив слюдяное оконце, в спинку кресла воткнулась стрела. – Веселин, мальчик мой, если он еще слово мне поперек характера скажет, перережь ему горло. Этого добра сейчас в каждом углу стоит по десятку. Никак не меньше.

– А может, прямо сейчас, командир? – озабоченно спросил Веселин. – Он конязь уросливый…

Стас отрицательно покачал головой.

– Повременим. Волхва подождем, – и зыркнул гневным оком: – И моли, конязь, Бога, чтобы живыми были мои ребята. Я и за меньшую обиду от городов, не чета твоему, и пепла не оставлял!

Дернулся с лавки немолодой уже, суровый дружинник.

– Не здесь, так в поле догоним всей дружиной. На копье возьмем.

Сверкнули две искорки и два ножа, чавкнув у головы, впились в стену на пол лезвия.

Когда успел выдернуть он их из ножен, когда успел взмахнуть рукой?

– Сидеть!

– Мокро под ним, вождь! – разъяснил Войтик.