Собственно говоря, у истоков этой науки, можно сказать, стоял изобретатель микроскопа голландец Левенгук, который еще в 1695 году выпустил книгу под названием «Тайны природы, открытые Антонио Левенгуком».

Да, в глазах современников Левенгука это были настоящие тайны, и он не ошибался, полагая, что явился первооткрывателем некоего, никому не ведомого мира.

Однако он сделал только лишь то, что смог: сосредоточил свои силы и все свои старания на изучении форм и разновидностей невидимого дотоле простым глазом мира. Он поражался, обнаруживая неизвестные ему прежде существа в любой капле болотной воды, в пылинках на сапоге, да и на первом попавшемся из окружающих его предметов.

Однако истинным отцом микробиологии, как науки, по праву считают все же Пастера. Пастер подверг невидимый мир основательному исследованию на предмет выявления его физиологических свойств.

Быть может, все это покажется несколько странным, однако поводом, настоящим толчком к основательному изучению микроорганизмов, – послужила как раз тревога французских виноделов. Лучшие винодельческие продукты, результаты неустанного труда десятков или даже сотен тысяч работников, изнывавших на склонах, осыпанных щедрыми солнечными лучами холмов и гор, – портились и превращались ни во что из – за неведомой прежде болезни. Сами виноделы никак не могли решить, как лучше всего обозначить, как назвать все то, что с недавнего времени стало отмечаться у них в погребах.

Знали они лишь одно: все происходящее там грозит неминуемой катастрофой, и способно привести к полнейшему разорению их процветавшего прежде отличного производства.

Изучая непонятное это явление, Пастер, вопреки ожиданиям растерянных заказчиков, сосредоточил все свое внимание исключительно на крошечных микроорганизмах.

Вскоре он понял, что эти существа обладают присущими им таинственными, специфическими свойствами, что они, невидимки, нисколько не представляют собою какую – то однообразную массу. К тому же – все они бесконечно разнообразны.

Изучая процессы брожения, происходящие в пузатых винных бочках, Пастер установил, что причина загадочных явлений заключается вовсе не в воздействии кислорода, как настаивал на том знаменитый германский химик, создатель учения об органической химии Юстус фон Либих, – но только в неутомимости ненасытных крохотных микробов!

Очень вскоре ученый понял, что микроорганизмы, уничтожая все вокруг них отжившее, одновременно открывают дорогу всему тому, что только лишь начинает свой жизненный путь. Не будь этих, невидимых глазу тружеников, думалось ему, и весь земной шар, все видимое нами пространство, – уже давно оказались бы покрытым оледенелыми трупами людей и свалившимися от тяжести лет животными, упавшими в изнеможении птицами, неподвижными стволами упавших деревьев, сплошным нагромождением кустарников и трав.

Сквозь этот гигантский, все время утолщающийся слой никак не смогли бы пробиться и ростки новой зеленеющей травы, да и просто некуда было бы ступить человеческой ноге! Жизнь на земле прекратила бы свое развитие…

Что же, благодаря его трудам, виноградное производство было спасено, а Пастер снова почувствовал себя охотником, наткнувшимся вдруг на следы загадочного животного.

Рассуждая в таком же ключе, нисколько не будучи врачом, а лишь химиком, физиком, он начал вдруг догадываться о том, в чем может заключаться причина бесконечных жалоб со стороны медицинских работников. Нагноения ран, которые уносят куда больше жизней, нежели самое современное оружие, любое оперативное вмешательство, осложненное заражением крови, родильная горячка у женщин, которая также очень часто приводит к смертельному исходу, – все это, похоже, можно было объяснить одними и теми же факторами: воздействием определенного вида микроорганизмов.

Что же, Пастеру пришлось приложить максимум усилий к тому, чтобы опровергнуть доктрину Либиха, а также к тому, чтобы доказать невозможность самопроизвольного зарождения микроорганизмов…

Результаты своих наблюдений и своих кардинальных выводов Луи Пастер изложил в собственной знаменательной публичной лекции, прочитанной им в стенах Сорбонны еще в 1864 году.

Ученый открывал человечеству глаза на истинную роль микроорганизмов в процессах жизни и смерти. А тем самым – он все увереннее выстраивал здание новой науки, микробиологии, которой суждено было всячески способствовать как пониманию картины мира, так и развитию всех иных наук, в частности, и чуть ли не в первую очередь, – медицины, точнее – оперативного вмешательства во все стороны человеческой жизни.

Но легко ли кого – то в чем-то убедить, а тем более – переубедить, переспорить?

Легко ли было убеждать хирургов обязательно мыть перед каждой операцией руки, погружая их при этом в различные подозрительные химические растворы?

Как, возмущались хирурги! Это ведь – самый главный, самый тонкий и самый точный инструмент, рука хирурга… Да и как можно допускать саму мысль о возможности каким-то образом испортить ее? Да и кто сказал, что причина болезней может заключаться в каких-то ничтожных микробах? С каких это пор позволительно химикам поучать потомственных врачей? Разве опять наступило время безумных парацельсов, наперед готовых на всякую подобную жуть? Уж куда правдоподобней выглядит теория германского ученого Вирхова, утверждающего, будто все в человеческом организме скрывается в клетках, из которых он, якобы, состоит от головы до пят?

В изменениях клетки, в процессе ее старения, заключаются все причины болезни, а не в этих невидимых, безобидных существах.

Что же, вся жизнь – борьба.

Пастеру, наполовину парализованному в результате постигшего его апоплексического удара, приходилось напрягать все силы. Он исследовал возбудителей холеры. Он старательно изучал состояние хирургических отделений в госпиталях, состояние акушерских клиник, стараясь выработать безукоризненные профилактические меры для борьбы с инфекционными началами.

* * *

По-прежнему предавал он все это гласности, – и вот, в сентябре 1874 года на его имя приходит пакет с четко отпечатанным штемпелем города Эдинбурга.

«Дорогой господин Пастер! – стояло на хранившемся в пакете листе бумаги. – Позвольте мне предложить Вашему вниманию свою брошюру, которую я Вам посылаю в этом письме. В ней я излагаю некоторые свои опыты по тому вопросу, на который вы пролили столько света: по теории микроскопических организмов и брожению. Льщу себя надеждой, что Вы с интересом прочтете все то, что я написал об организмах, которых Вы первый описали в Вашей статье «О так называемом молочнокислом брожении».

Не знаю, попадались ли Вам «Летописи британской хирургии»? Если Вы когда-нибудь читали их, то, наверное, заметили появлявшиеся там время от времени сообщения о новой антисептической системе, над усовершенствованием которой я работаю уже в течение девяти лет.

Позвольте мне воспользоваться этим случаем, чтобы выразить Вам свою сердечную благодарность за то, что своим блеском исследователя Вы доказали правильность теории микроскопических организмов – возбудителей гниения – и тем самым дали мне в руки единственную теорию, на основании которой можно благополучно завершить построение антисептической системы.