В этом смысле можно указать, что на примере младшего поколения московских историков более заметна тенденция сближения московских и петербургских историков. Петербургская историческая школа окончательно формируется к концу XIX в. (С.Ф. Платонов, А.С. Лаппо-Данилевский и их ученики). Начинается активный процесс научного обмена между новыми поколениями историков обеих столиц[788]. В понимании задач исторической науки Готье, Веселовским, Яколевым и Бахрушиным прослеживается влияние петербургских коллег, которые ценили в исторической работе в первую очередь умение анализировать исторические источники и факты. Не случайно петербургские историки охотнее шли на контакты именно с молодыми учениками Ключевского. Тем не менее в их работах изучение исторических источников не превратилось в самостоятельную задачу. В этом состоит важное отличие московских историков от представителей Петербургской школы, где методология, источниковедение, а также вспомогательные исторические дисциплины приобретали нередко самодовлеющее значение.

Таким образом, анализ творчества указанных ученых показывает процесс нарастающей кооперации в отечественной исторической науке начала XX в. Данный пример позволяет отвергнуть мнение А.Н. Шаханова о вызревании «методологического, методического и тематического своеобразия» в Московской и Петербургской исторических школах в данное время[789]. Правильнее отметить процесс сближения двух научных сообществ, в то время как различия наиболее рельефно проявлялись в более ранние периоды.

Также необходимо повторить замечание Н.Л. Рубинштейна, что в работах младшего поколения интерес к экономической проблематике проявился более отчетливо, чем у старшего. Новаторским представляется и интерес историков младшего поколения к изучению менталитета, к тому, что теперь классифицируется как историко-антропологическая история. Хотя данные тенденции не стали определяющими в их научном творчестве, их работы опередили мировую историческую науку.

Социально-политическая ориентация в исторической науке также в значительной степени определяет облик научного сообщества. В данном случае между старшим и младшим поколениями также прослеживаются ощутимые отличия. Старшее поколение было активнее в социально-политической деятельности. Недаром практически все они состояли в партийных объединениях. Для их младших коллег история и политика не были так тесно переплетены. Более того, их политические пристрастия отличались. Если старшую генерацию можно окрестить «детьми пореформенного времени», то Готье, Веселовский, Яковлев и Бахрушин сформировались в иной общественно-политической обстановке. Готье, Веселовский и Яковлев окончили университет на излете XIX в., а Бахрушин в самом начале XX в. Огромное влияние на их мировоззрение произвела Первая русская революция, которая привела к разочарованию в радикально-либеральных идеях. Под влиянием революционных событий у московских историков младшего поколения сформировалось такое общественно-политическое мировоззрение, которое в советское время называли «веховской идеологией», а теперь предпочитают классифицировать как «либеральный консерватизм»[790]. Сутью этого мировоззрения является категорическое отрицание радикального, антигосударственнического пути решения проблем. Отчетливо эта позиция проявилась во время революций 1917 г. и Гражданской войны. Любопытно отметить, что младшее поколение отличалось большей однородностью в политическом мировоззрении, нежели старшее, где разброс мнений был весьма ощутим.

Особый научный почерк исследования привел к осознанию собственных отличий от старшего поколения. Рельефно это проявилось во время дискуссии по книге Веселовского «Сошное письмо» и защит Яковлева. В их письмах проскальзывает упоминание о «новом научном строе». Молодые историки, как Москвы, так и Петербурга и Киева, не в пример старшему поколению, с восторгом приняли их монографии. Но окончательно самосознание младшего поколения оформиться не успело. К тому моменту, когда они заняли прочное положение в научном сообществе и могли бы воспитать собственных последователей, привычный мир рухнул, а те разногласия, которые проявились в дискуссиях со старшими коллегами, отошли на второй план перед общими проблемами. После революции все историки, воспитанные в академической дореволюционной традиции и придерживавшиеся академических стандартов научности, неформально получили название «историков старой школы». Им пришлось дискутировать и противостоять (до определенного момента) не друг другу, а историкам-марксистам, которые не делали между ними различий ни по методологическим пристрастиям, ни по принадлежности к тем или иным школам.

Часть II

Советская эпоха

Глава 4

Московские историки во время революций и гражданской войны (1917 – начало 1920-х гг.)

1. Московские историки в условиях революций и Гражданской войны

Историк, в отличие от рядовых, граждан имеет возможность рассмотреть текущие события в исторической перспективе. Опыт, накопленный в ходе изучения прошлого, помогает смотреть на настоящее критичнее. Давно замечено, что люди, пережившие крупные исторические события, обладают особой исторической интуицией. Наступившая революционная эпоха стала переломной для судеб и научного творчества российских историков, заставив почувствовать динамику исторических процессов на себе. Революционная эпоха разрушила сложившийся мир, радикально изменив условия быта и научного творчества.

Но в начале 1917 г. все шло, казалось, своим чередом. Для Веселовского 1917 г. начинался ожиданием решения о присвоении ему степени доктора наук Московского университета. Получение степени открывало дорогу на университетскую кафедру, что окончательно стало бы свидетельством признания со стороны коллег. Вопрос о присуждении ему степени за монографию «Сошное письмо», минуя магистерские экзамены, был поднят еще в 1915 г. сразу после выхода первого тома исследования. Но в университете у Веселовского было немало недоброжелателей (например, Богословский), которые всячески тормозили этот процесс[791]. Историку покровительствовал известный историк-юрист, заведующий кафедрой истории русского права А.Н. Филиппов, предложивший приват-доцентуру на юридическом факультете[792]. 4 октября 1916 г. юридический факультет принял единогласное решение о присуждении степени доктора honoris causa[793], но это решение еще надо было провести через совет университета. Только 27 мая 1917 г. Веселовскому предоставили искомую степень[794].

Еще одним событием, приобретшим особую важность для историка в это время, стало его знакомство с И.А. Буниным. Очень быстро выяснилось, что их взгляды на многие вопросы совпадают, и между ними «установились очень простые и естественные отношения»[795]. В частности, они сошлись в скептическом отношении к русской интеллигенции. Поэтому не случайно, что в романе И.А. Бунина «Жизнь Арсеньева» упоминается книга Веселовского «Сошное письмо»[796]. Веселовский ввел Бунина в круг московских историков. Сын Веселовского, Всеволод, вспоминал: «Бунина видимо интересовали профессора, собиравшиеся у нас. Он как-то назвал их сверхинтеллигентами»[797]. В ходе встреч обсуждались самые злободневные вопросы, шли споры о судьбах России, русского народа. Так, Яковлев язвительно говорил, что «русская государственность имеет три основания: 1) русские против внешних врагов сражаются как львы, 2) между собой человек человеку – волк, 3) перед начальством – „чего изволите?“, по-собачьи»[798]. Веселовский скептически смотрел на особенности развития России. Он считал, что у огромной империи отсутствует внутренняя связь. Нет «настоящего патриотизма и национализма». Более того, «Россия развалится при внутренних или внешних потрясениях. Признаки государственного разложения уже есть»[799]. Собеседники не соглашались с