— Это кто? — спросил он у меня.

— Ответственный за типографию.

— А где Алёна?

— Ушла. Я вам позавчера докладывал. Вы распорядились найти замену.

— Какую, на хрен, замену?! Верни обратно!

— Не понял, — искренне ответил я.

— А чего тут непонятного? Для этого высшее образование требуется? — гаркнул он, как на плацу. — Вернуть, я сказал!

— Хорошо, я позвоню.

— Звони сейчас же, при мне! — брызгая слюной, завопил вероятный депутат. Условный, как выразился бы Фурсов.

Брызги попали мне на костюм.

«Только не сорвись, — твердил я мысленно. — Только спокойствие».

Макеев, наклонив голову, уставился на меня. Я достал телефон, набрал номер.

— Алёна, добрый день, — проговорил я каким-то не своим голосом. — Кандидат хочет, чтобы вы вернулись к работе в штабе. Это его просьба. Когда? Можно прямо сейчас. Мы у Василия Александровича.

Макеев прошелся по комнате, остановился, уже по-человечески спросил о чем-то Романа. Тот начал отвечать ему, открыв ноутбук. Я их почти не слышал, в голове шумело. В кармане рыпнулся мобильник. Это было смс от Наталии: «Пипец!». Я набрал: «Дядюшка Ау не в себе». Она тут же прислала второе сообщение: «Сделай же что-нибудь!!!» Я ответил: «Позже. Пусть перебесится».

Остаток дня и вечер я провел в полевом штабе. Планерка завершилась так же сумбурно, как начиналась. Кандидатом были очень подробно описаны его собственные достоинства, в тридцатый или сороковой раз бранных эпитетов удостоился Юрин, заодно досталось преподобному Филейкину. Когда Георгий Александрович заперся в малом кабинете с братом, Володя и Лёва по-тихому выскользнули из офиса. Им, кажется, неловко было смотреть мне в глаза. Дима с преувеличенным вниманием изучал бумажный макет газеты. Максим сложил материалы, кивнул мне на прощание и вышел. Я тоже встал и уехал вместе с Фурсовым и Романом. Валерий Сергеевич изучающе оглядел меня, но за всю дорогу не проронил ни слова. Наталия задержалась по просьбе кандидата. Куда и когда делся финансовый уполномоченный, я даже не понял.

Часов около девяти раздался звонок от Лёвы.

— Ты как?

— Сегодня о делах не будем, — ответил я.

— Может, приехать? И по рюмочке?

— Не хочу.

Раскачаться на следующий день было непросто. А тут еще, проснувшись и начав собираться в путь, я выяснил, что оставил в нашем штабе зарядку для телефона. Мобильный, судя по индикатору батареи, с минуты на минуту должен был вырубиться. Оставаться без связи я никак не мог и ускорился, чтобы успеть на телецентр к началу жеребьевки.

Я привычно нажал кнопку домофона, затем еще и еще раз. Наталия не ответила: видимо, опаздывала. Воспользовавшись своим ключом, я поднялся на этаж и вошел. В тихом офисе на самом деле было пусто. Зарядку я обнаружил на холодильнике, на кухне. Что-то показалось мне странным, и, возвращаясь обратно, я замедлил шаг. Сначала это был запах. Обоняние у меня слабоватое, но его я ни с чем не спутал бы. Как-то раз, во время занятия сексом, наш офис-менеджер предложила мне сделать вместе с ней пару-тройку затяжек. Это якобы дополнительно заводило ее. На меня допинг совсем не подействовал: может, доза была недостаточной. Однако с тех пор коноплю я чувствую безошибочно.

Остановившись посреди комнаты, я внимательно огляделся. Всё вроде было на месте, и в то же время ощущение какого-то сдвига не покидало меня. Я подошел к окну, провел рукой по подоконнику. Кто-то зачем-то стер с него пыль, копившуюся с первого дня работы штаба. Для дальнейших исследований не было времени, и я выскочил на лестничную площадку. Уже боковым зрением заметил на полочке в прихожей розовые, с узором, варежки. Их носила Наталия.

Жребий был благосклонен к нам. До первого эфира оставалась еще целая неделя, можно было спокойно снять и смонтировать всё, что нужно. И вообще, график показов оказался удобным. После церемонии я остановился покалякать с Колей Калмыковым, нашим известным телевизионным публицистом. Новое начальство без жалости и пиетета к заслугам переформатировало канал, но его пока терпело. А он был увлечен серией зарисовок об уникальных пейзажах и людях на их фоне.

Арам вдруг посигналил мне с парковки. Мы с Николаем распрощались, и я подошел к машине.

— Что такое?

— Кандидат вызывает, звонил, — сказал он.

Я чертыхнулся: мой телефон во время жеребьевки был выключен, и я совсем позабыл включить его.

— Куда подъехать, не сказал?

— К Василию Александровичу.

«Скоро все поголовно туда переберемся», — подумал я, ничуть не горя желанием видеть и слышать Алёну. Да и кандидата.

Георгий Александрович ждал меня в маленьком кабинете сбоку от входа. Я про себя отметил его спокойствие, совершенно нетипичное для последних дней. Мелькнула даже безумная мысль, что он договорился с Кобяковым, и мы снимаемся с выборов.

Я протянул Макееву листок с графиком трансляций, уже почти решив прощупать почву насчет урегулирования вчерашнего конфликта.

— Думаешь, бесится кандидат? — спросил он, откладывая мою бумагу в сторону.

Меня будто под дых ударили. Я ожидал чего угодно, только не этого.

— Ты не зарывайся и запомни: я тебе не дядюшка, — тихо продолжил Макеев. — Я в девяностые в Самаре такими делами ворочал, какие тебе не снились.

Повисла полная тишина. Прямо как на той планерке.

— А что будет, если зароюсь? — сказал я, чувствуя, как во мне закипает настоящее бешенство. — Что будет-то? А, Георгий Александрович? Опять орать начнете? Юрина вспоминать?

— Таких, как ты, за город на кладбище отвозили и в могилу клали. Они по-другому петь начинали, — по-прежнему негромко ответил он.

— Жора, перестань, — раздался голос Василия Александровича.

Макеев-младший зашел неслышно. Или просто я его не услышал.

— Думаешь, ты тут начальник? — участливо спросил кандидат. — Я кого захочу, того и поставлю. Хоть Наталию. Будет рулить не хуже тебя.

— Кому-то на готовенькое захотелось? — ухмыльнулся я.

— Хватит, — повысил голос Василий Александрович.

— Рулите на здоровье, — посоветовал я и вышел.

Из кабинета. И из офиса.

Я шагал, куда глаза глядят. А глядели они почти всё время под ноги. В голову лезли обрывки фраз и всякие разные лица. Потом почему-то невероятно четко вспомнилось, как я точно так же брел по центру без цели и планов. Только вместо снега шел дождь, а на асфальте было полно желтых и бурых листьев. Теперь асфальта не почти осталось, повсюду была плитка, в приказном порядке уложенная при позапрошлом мэре Цап-Царапине. Тогда стояла осень после дефолта девяносто восьмого года. Проект, которым я занимался больше семи месяцев, рухнул в один день. Дома меня ждали жена, сидевшая без работы, и совсем маленький сын. В прохудившемся ботинке хлюпало. Надо было жить и что-то делать дальше. Потом