В кресло рядом с Катей опустилась седовласая женщина в нарядном, похожем на вечернее, платье. Она улыбалась взволнованно и радостно и выглядела так, как будто ей предстоял не перелет, а долгожданный концерт в оперном театре.

– В первый раз в самолете! – сообщила женщина, представившаяся Еленой Витальевной. – Долетим, как думаете?

Странный вопрос, усмехнулась про себя Катя, а вслух уверила соседку, что они непременно долетят.

Вскоре самолет оторвался от земли и поднялся в воздух.

Кате уже приходилось бывать на Урале, но о том, что ей придется поселиться в тех краях, она никогда не помышляла.

– Я хочу как можно быстрее переехать. Все равно, куда – лишь бы подальше, в глубинку. Главное, чтобы там не ловил мобильный, был недоступен Интернет, не было вышек сотовой связи, – попросила она Сергея. – Есть же у вас, наверное, коллеги в других регионах? Спроси, может, у них найдется что-то подходящее?

Уже не задавая лишних вопросов, он взялся выполнять ее просьбу.

Теперь Катя летела в Челябинск, где ее должны были встретить. А оттуда ей предстояло ехать дальше, отправиться на поиски подходящих домов, чтобы из нескольких вариантов выбрать тот, что приглянется.

С точки зрения нормального человека, привлекательного в этих домах было мало, за исключением разве что шикарной природы за окном. Расположенные в глухих поселках и умирающих деревнях, затерянных среди гор, эти дома продавались годами, несмотря на низкие цены. Молодежь стремилась в города, и оставшиеся после смерти пожилых родственников дома часто оказывались ненужными.

Катя не знала, как станет выживать в такой глуши – ведь она была городская девчонка. Одинокая, отрезанная от цивилизации, потерявшая все, к чему привыкла, лишившаяся родных, друзей и знакомых…

Ей вдруг пришло в голову, что Никита, злобный призрак-убийца, живущий в Сети, все же лишил ее возможности выбраться, оставил в темноте. Даже если и удастся ускользнуть от него, жить прежней жизнью все равно не суждено. Он отнял у нее все, что было ей дорого.

Она вспомнила картину, которая висела на стене подвала. Сидящая в кресле женщина должна была постоянно видеть ее, наряду со снимками своих несчастных предшественниц.

На той картине была изображена зимняя дорога – широкая, безлюдная, уводящая вдаль. Обездвиженной пленнице, должно быть, думалось о том, как хорошо было бы чудом оказаться внутри картины, попасть на нарисованную дорогу и бежать по ней куда глаза глядят, подальше отсюда.

Только это невозможно. И не потому, что дороги не существует. А потому, что дорога никуда не ведет. Закругляется в кольцо где-то за пределами видимости, огибает заброшенные поля и снова приводит к дому. Наверное, картину написал сам Никита, потому и веет от нее такой безысходностью.

Катя почувствовала, что слезы подступают к горлу. Накатила такая тоска, что сдержать ее внутри себя не получалось, и она сжала руки в кулаки, чтобы не закричать.

– Милая моя, вам тоже не по себе? – услышала она. Соседка в нелепом одеянии участливо смотрела на Катю. – Ну-ну, не надо бояться, детка. Я сначала тоже нервничала, а потом подумала: если что-то должно случиться, оно ведь все равно произойдет, готовимся мы к этому или нет. К чему тогда мучить себя? – Елена Витальевна похлопала Катю по руке, посмотрела в иллюминатор. – Нужно просто жить и надеяться на лучшее. Худшее и само придет – незачем его подгонять, ждать. А потом – если не ждать, так, может, оно и заблудится где-то, верно?

– Верно, – искренне сказала Катя и почувствовала, что боль если и не покинула ее совсем, то отступила, перестала душить. Это были те самые слова, которые ей важно было услышать. Если жить в ожидании плохого, в постоянном страхе, то этот страх рано или поздно погубит тебя. – Спасибо вам большое. Надеюсь, что худшее и вправду… заблудится.

Елена Витальевна улыбнулась.

– Вот и хорошо, милая. – Она снова сжала Катину руку. – Вот и хорошо.

Катя улыбнулась ей в ответ, откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза. Ей снова, как тогда, у гостиничного окна, пришло в голову, что мир вокруг нас огромен.

Даже не просто огромен – он бескрайний, беспредельный, безграничный. Ведь пределы и границы устанавливают сами люди, и если не делать этого, то никогда не окажешься в клетке, где бы ты ни находился.

Теперь он знал, чем на самом деле была тьма, которая всю жизнь преследовала его, грозила утащить за собой и в конце концов забрала.

Тьма – это смерть. На той стороне, где он оказался, не было ничего, кроме нее. Свет, поначалу поманивший за собою, обещая покой и избавление, оказался блуждающим болотным огоньком, и лишь завел его дальше во мглу.

Возможно, для кого-то этот свет в конце пути и был настоящим, но только не для него. Запертый в ловушке, теперь он плутал в поисках выхода – и неизвестно, как долго это длилось, и страх сковывал, мешая идти вперед.

Мрачные, стонущие тени грозили ему, то и дело возникая из темноты; в ушах стояли их неумолчные проклятья – они кричали об искуплении, обжигали ненавистью и болью, грозили разорвать в клочья.

Конечно, он знал, кто это, помнил их земные имена, но отворачивался и бежал прочь: страшно было знать и помнить! Как объяснить, что он не желал им зла, а лишь искал избавления от пожирающей его тьмы, которая подбиралась все ближе после того, как ушла Она?

Сколько часов или лет он провел здесь? Невозможно понять. Неузнаваемые места, остановившееся время, безвоздушное пространство. Сил оставалось все меньше, он угасал, как свеча на ветру.

А потом случилось чудо. Как когда-то давным-давно в его земной жизни появилась Она, так теперь из небытия вдруг возникла Другая. Нашла, потянула за собой, стала проводником в мир живых.

Он пошел за ней и снова почувствовал в себе силы, а вскоре догадался, что нужно делать, чтобы вечно голодная тьма отступилась от него: надо было задобрить ее, бросая ей в пасть новые и новые жертвы.

Как же он ликовал: выход найден, тьма оставила его!

Но спустя какое-то время все снова рухнуло: он опять оказался обманут. Как и в первый раз, когда Она предала его, потому что он не мог быть все время рядом, так и в этот раз Другая тоже его покинула.

Хуже всего было то, что исчезла не только Другая, но и доступ в мир живых, который она для него открыла. Можно сказать, Другая была его распахнувшейся дверью, а теперь эта «дверь» снова заперта, опечатана, и он понятия не имел, в какой стороне она находится!

Благодаря Другой он мог действовать, и она должна была оставаться его проводником как можно дольше. А потом он подыскал бы кого-то еще, заменил бы Другую кем-то. Тогда проход между местом, где он пребывал, и пульсирующим, теплым, ярким миром людей был бы всегда открыт…