– И такой милый!

Так она называла меня уже второй раз, и о себе я подобное слышал впервые, поэтому не мог разобраться, хорошо ли это, быть милым.

Мы немного помолчали, а я решился погладить ее по спине, потому что ее пальчики ни на минуту не оставались в покое, почесывали мою шею, перебирали волосы, гладили плечи. И от этого всего у меня закатывались глаза, я чаще дышал и смотрел на нее словно сквозь туман. Она видела это и продолжала меня подогревать. Сейчас бы я уверенно определил, что Элиза решительно вела меня к постели. Тогда я еще не умел понимать эти знаки и был довольно скован, но на первое же движение моей ладони вдоль ее позвоночника она отреагировала волной мне навстречу, и я снова забыл дышать.

Мы танцевали без перерывов еще с полчаса. То она давала мне уроки сеншуал бачаты, когда партнеры друг к другу гораздо ближе и движения их не напоминают два притопа три прихлопа на пионерском расстоянии. То снова топтались на месте на краю танцпола и разговаривали. Того самого эротического волшебства, которым она наградила меня за героизм, больше не повторилось.

Элиза рассказала, что тот придурок в шляпе – это ее бывший, до которого полгода уже никак не дойдет, что ее дружелюбие не означает приглашение в постель, поблагодарила, что защитил, завела ладонь мне на затылок, пригнула к себе и чувственно поцеловала в щеку у самого края губ. Я вдохнул и не выдохнул. Какую-то секунду она была так близко, что я мог и должен был бы ее поцеловать, но именно в этот момент изнутри поднялось какое-то сопротивление, паника, чувство вины, и я упустил момент. Это самое дурацкое состояние, когда ни два ни полтора: и уже не могу считаться верным парнем, и не решаюсь как следует нагрешить. И девушка в непонятках, и сам чувствуешь себя как дебил.

– Проводи меня домой, – прошептал она мне в ухо и увела с танцпола за руку.

Я подбежал к своей компании, с которой не перемолвился и парой фраз за весь вечер, попрощался, забрал рюкзак Элизы и догнал ее на аллее. Она обвила ручками мой локоть и прильнула к плечу, а по всему моему телу разлилось блаженное тепло.

Мы сели в автобус, и атмосфера будничного общественного транспорта быстро и уверенно развеяла волшебство сексуального напряжения между нами. С потолка неистово дул кондиционер, норовя заморозить пассажиров, я не знал, о чем говорить, и слов не хватало пошутить или рассказать какую-то историю из жизни, как я умею, доведя ее до припадка от смеха. Вместо этого мы сидели рядом, молчали, а ее ногти рисовали замысловатый узор на моем бедре.

Я старался не думать о том, что будет, когда мы доедем до места, потому что стоило мне выпустить ее из рук, как я трезвел и голову атаковали мысли, сомнения, паника. Что я творю? Могу ли, даже если Альбина не узнает? Через полчаса в этом автобусе я чувствовал себя максимально глупо, неловко и зажато. Мы вышли на темную улицу, и я пошел за ней до неприметной парадной за стеклянной дверью, откуда лился свет и было видно почтовые ящики и лестницу.

Элиза встала на ступеньку крыльца и оказалась почти одного роста со мной. Я посмотрел в ее глаза, и снова начало утягивать, как в омут. Она погладила мои плечи, шею, прижалась и потерлась щекой о мою щеку. Я закрыл глаза, осторожно взял ее за талию и стиснул между ладонями.

– Хочешь зайти? – спросила она, обдавая дыханием мое ухо и шею. И все мое тело отозвалось крупными колючими до болезненности мурашками.

– Хочу, – ответил я по-русски, она не поняла, оторвалась от меня и заглянула в лицо, – хочу, но не могу, – а это уже по-испански.

Она качнулась назад, отпустила меня. Я отступил на шаг назад и, не глядя ей в глаза, выдохнул:

– Пока…

– Пока, – тихо сказала она и проводила меня взглядом.

Я пошел, ускоряя шаг, быстрей и быстрей, а за углом побежал прочь, чувствуя сильную до боли ломоту в груди. Мне было плохо. Очень, очень плохо.

Я шел по темным чужим улицам куда глаза глядят. Не открывал карту, чтобы построить маршрут, не смотрел по сторонам. Я шел и горел изнутри смесью досады, сожаления, горького разочарования и одиночества. Я победил свою похоть, победил соблазн, но ради чего? Я не знал. Ничего кроме внутренней уверенности в том, что я люблю другую, меня не останавливало, а чувство это было глупым, болезненным, безответным. В груди как будто открылся глубокий колодец, до краев заполненный тоской, болью, каким-то острым, выворачивающим наизнанку страданием. Если бы я знал, что она меня любит, я бы, не сомневаясь, вернулся домой и лег спать!

Я добрел до какой-то остановки, сел на скамейку и достал телефон, открыл наш с Альбиной диалог в соцсети. Мои фотоотчеты и видео о вчерашнем празднике висели непрочитанными. И именно сейчас это осознание, что за два дня она не вспомнила обо мне, пробило грудь навылет. Я сидел, сжимал в руках телефон и задыхался от боли, глаза застилало, в ушах загудела пустота. Было так хреново, что я подумал, зря я тогда выбрался из той ледяной ямы на стройке. Как хорошо было бы умереть любимым.

Не знаю, сколько времени прошло, пока я переживал свой приступ острого отчаяния, но в какой-то момент я снова почувствовал себя сидящим на остановке, только что захлопнулись двери пустого автобуса, и он уехал. Ощутил дуновение теплого ветра, услышал шум машин в отдалении, шелест листьев над головой. И дискомфорт в плечах. Я обернулся и обнаружил, что похитил рюкзак Элизы вместе со всем его содержимым. И меня как будто ударило.

Я вскочил, осмотрелся. Откуда я пришел? Витрина, фонарь! Оттуда. Я побежал. Побежал назад. Теперь я лихорадочно осматривался по сторонам и искал хоть что-то знакомое на улицах, которыми прошел с полчаса назад в эту сторону, чтобы вспомнить и вернуться обратно. Забегал в тупик, возвращался, несся в другой конец улицы, чтобы наткнуться на забор, которого точно не помнил, возвращался.

Я метался, как шаровая молния по закоулкам чужого города, пока мимо меня не проехал пустой автобус с номером, на который мы сели от парка. Взмыленный и задыхающийся от бега я бросился за ним. Автобус ехал медленно, и я увидел, на какую улицу он свернул, рванул туда и узнал! Аптеку, тумбу, парковку велосипедов. Стеклянную дверь в парадную. Я подлетел к ней, задыхаясь от бега и облегчения, дернул за ручку – закрыто. Возле двери домофон. И никакого понятия, куда звонить. Я набрал номер 1 на клавиатуре. Ответил женский голос.

– Элиза?

В ответ быстрая испанская речь. Ничего не понятно и клац. Тишина. Дверь по-прежнему заперта. Я отошел от здания на другую сторону улицы и пробежал взглядом по окнам, в надежде определить, какое из них может принадлежать хорошенькой циркачке. Конечно же, не определил. Но меня колбасило настолько сильно, что я набрал воздуха в грудь и заорал на всю пустынную улицу:

– ЭЛИЗААААА! ЭЭЭЭЛИИИИИЗААААА!

Минута тишины. Я вновь набрал воздуха в грудь, чтобы повторить вопль, как вдруг услышал звук открывающейся оконной рамы и голос откуда-то сверху: