волкам ты не достанешься. Но тебе решать, будет ли наша жизнь радостью для тебя или мукой.

Она стояла перед ним на холодной поляне, стараясь справиться с тем потоком эмоций, которые нахлынули волной. Торбранд видел, какая внутри ее идет борьба, как дрожит рука с кинжалом. Но все же он уже хорошо знал свою женщину, свою маленькую мученицу.

— Тебя раздражает совсем не то, что я с самого начала знал, что женюсь на тебе, — заговорил он, не скрывая рвущуюся наружу грустную усмешку. — Ты была моей рабыней, и роль эта тебе очень нравилась.

Как он и предполагал, увидел удивление в ее взгляде, а затем целое соцветие эмоций на лице, раскрывавшихся, сменяя одна другую, их было так много, что выражение лица было не просто определить одним словом. Возмущение. Стыд. Огонь желания горел в ней даже сейчас.

Эльфвина перестала дрожать.

— Ты демон, вырвавшийся из ада, — процедила она.

— И потому я так тебе нравлюсь, Эльфвина, — парировал он, ничуть не оскорбленный ее сравнением. — Ночью и днем, раз за разом, все больше.

Глаза ее пылали, все происходящее в душе хорошо читалось на прекрасном лице.

Она махнула кинжалом, и лезвие оставило тоненькую линию на его предплечье. Она все же рискнула. Пролила его кровь. Несколько мгновений они напряженно смотрели друг на друга. Эльфвина приоткрыла рот, словно шокированная собственным поступком, Торбранд напрягся от гнева и внезапно последовавшего за ним возбуждения. Видя, как она развернулась и побежала к деревьям, он улыбнулся, и последовал за ней, мечтая поймать и повалить на землю.

Глава 14

Эльфвина бежала, петляя между деревьями, надеясь, что ей все же удастся сбежать. Она так отчаянно этого хотела.

Сердце разрывалось от пугающих слов, сказанных Торбрандом, каждое из них будто пронзало его острой стрелой. Она твердила себе, что он не прав, что он не может знать о происходящем в ее душе, о самых тайных мыслях она никогда не осмелилась бы говорить. Нет, он неправ. Ее матерью была Этельфледа, госпожа мерсийцев. Она — внучка короля Альфреда. Она никогда не будет рабыней. Кровь ей не позволит.

Она бежала вперед, мечтая лишь увеличить, насколько возможно, расстояние между собой и отвратительным норманном, позволившим себе дерзость произнести вслух самые ужасные, самые личные ее тайны. Ветки, словно нарочно, цеплялись за волосы и одежду, а корни выползали из-под земли, чтобы она споткнулась.

В последнюю секунду перед падением ее удержала сильная рука.

В голове сформировалась мысль, что она не может больше быть покорной и услужливой. Или просто приятной и милой. Всегда соглашаться. Только не с этим мужчиной, который неторопливо сдирал с нее кожу.

Она принялась сопротивляться.

Впервые в своей жизни Эльфвина боролась, используя не слова или молчание, молитвы или благочестие. Она не улыбалась. Не была тихой и покорной. Она сопротивлялась по-настоящему, она дралась. Торбранд прижимал ее к себе, руки его были похожи на железные кольца. Она принялась бить его кулаками по груди и пронзительно закричала, откинув голову и глядя в серое небо.

— Что ж, давай, — приговаривал он с улыбкой, — выплесни все из себя.

Она ненавидела его за то, что он все понял. Знал о темных тайнах души и страстных желаниях тела. И это было правдой, она хотела его, он все понял еще раньше ее. Она всегда старалась относиться к происходящему между ними как к игре.

Она боролась из последних сил, но понимала, что проиграла, понимала, что извивается в его объятиях от стыда и горечи разочарования.

Воспоминания не давали ей покоя. Девушка помнила другие случаи, когда они были совсем рядом, как сейчас, но лежали, завернутые в его шкуры, прижимаясь друг к другу. Он проникал все глубже в нее, а она боялась оторваться даже на мгновение, лишиться приятного тепла тела, которое стало для нее самым дорогим и желанным.

Но она всегда говорила себе, что если представится шанс, то будет сражаться так же отчаянно, как мужчины, используя клинки, кулаки. И она так поступила, не сдаваясь, хотя страшная для нее правда уже всплывала на поверхность.

«Я не хочу драться с ним, это неприятно, надо признать. Я хочу драться за него. И я буду драться за него».

Торбранд был прав, он произнес то, о чем она старалась не думать. Правда заключалась в том, что она действительно считала себя его рабыней, однако, несмотря на это, получала удовольствие от жизни в домике в долине. Они тогда соединились, стали одним целым, будет ли так дальше? Каждый из них занимался разными делами, но задачи у них были одинаковые: еда, крыша над головой и поддержание огня в очаге. Между ними была настоящая близость, о которой Эльфвина слышала нечасто. И важным было не только физическое наслаждение, от которого содрогалось тело, и она громко выкрикивала его имя.

Полотно их дней было неоднородным, ведь она всегда плохо владела иглой, но существовало только для них двоих. «Их общая тайна», — подумала Эльфвина, ее она обязательно постарается сохранить. Это их личное, оно принадлежит только им. Сладкие минуты, их особенный ритм. Она любила его. Не важно, как рабыня или как жена. Как леди или как наложница. Она любила и будет любить одинаково.

Влюбилась в него в первую секунду, когда увидела на дороге в темном лесу, мрачного, будто незамечающего, что холодно и падает снег.

Эльфвина обхватила его, тяжело дыша. Заставить себя напасть на него было непросто, она должна гордиться тем, что осмелилась. И приложила все силы, которые у нее были.

Торбранд развернул ее и прижал спиной к ближайшему дереву.

— Ты меня ранила, — прорычал он, и его глаза стали такими темными, как никогда раньше.

Он выглядел очень грозным. Это должно было напугать, но нет, скорее возбуждало. Внизу живота вспыхнул огонь и быстро охватил все тело девушки. Горячее, мощное пламя, которое никогда не потухнет.

— Не похоже, что ты очень пострадал, — пролепетала она.

— Я готов это простить, — продолжал он, осклабившись, будто не слышал ее слов, — пусть это будет свадебный подарок, но знай, Эльфвина, в следующий раз, если решишься на подобное, советую очень, очень хорошо подумать.

— Торбранд! — выкрикнула она, едва сдерживая возмущение.

Она была в бешенстве. Она была в отчаянии. Она любила его больше жизни. И желала то, что было в ее понимании немыслимо. Она не представляла, что возможен союз по любви между норманном и женщиной, которую он похитил из-под стражи ее дяди, и не важно, что она была рядом с ним лишь для