В 1970 году Цезаря вернули в посольство Австралии в Сайгоне. Харан думал, что давно распрощался со своим верным псом. Но 3 октября 1987 года, когда после парада, посвященного празднованию Дня ветеранов и памяти погибших в войнах, он вместе с друзьями сидел в баре, кто-то вложил что-то ему в руку, сказав: «Это тебе». Дома Харан рассмотрел, что ему принесли. «Это было настоящее потрясение», – вспоминал он. Ему передали серебряный жетон с гравировкой «Д6Н03 ЦЕЗАРЬ» – идентификационный жетон Цезаря с его ошейника. Собака и ее инструктор воссоединились.

Полагаю, вы не удивились, узнав, что Цезарь был лабрадором.

Трудно представить, чтобы лабрадор, корни которого уходят в ледяные воды Ньюфаундленда, успешно работал в душных и влажных джунглях Юго-Восточной Азии, но генетическая сообразительность помогала собакам отлично справляться со всеми испытаниями. Их тренировали с двухлетнего возраста, в течение восьми месяцев. В зоне боевых действий они работали около шести лет. Связь между инструктором и собакой должна была быть идеальной, поскольку следовало соблюдать полную тишину. Инструктор должен понимать самые тонкие сигналы – движение хвоста, поднятие головы или подергивание уха, а также пристально следить за любым изменением поведения собаки, незаметным для других. Природная доброта и дружелюбие лабрадоров облегчали задачу передачи собак от инструктора к инструктору, что очень важно в военных условиях.

В 1968 году американская армия начала готовить собственных собак-следопытов в Форт-Гордоне, штат Джорджия. В том же году они отправили во Вьетнам десять команд, в следующем – еще десять. Они работали в разных точках Южного Вьетнама. На бумаге эта программа выглядела хорошо, но проблема заключалась в том, что американские команды порой попадали в засады. Собак, которых тренировали идти по следу, не учили подавать знак тревоги, когда враг был близко. Тем не менее лабрадоры воевали наравне с людьми. Сохранились фотографии, на которых лабрадоры готовятся спрыгнуть с вертолетов, бдительно стерегут спящих инструкторов, идут по следу в джунглях, спят, положив морду на колени инструкторов. На одной фотографии на лабрадора надели каску… И самые печальные снимки – фотографии собачьих кладбищ…

Когда война закончилась, собаки-следопыты оказались не востребованными. Ничего подобного никогда не было: после Второй мировой войны собак демобилизовали и вернули домой. Во Вьетнаме собак оставили, как оставляли танки и другое вооружение. Большую часть 4000 собак-следопытов передали армии Вьетнама, которая в них не нуждалась. Вьетнамцы считали, что черные лабрадоры-следопыты несут на себе проклятие. Собаки в сравнении со своими новыми инструкторами казались очень крупными. Вьетнамцы их попросту боялись. Солдаты одного взвода, зная, что вьетнамцы не любят собак, решили забрать собак с собой, чтобы не оставлять их там. Все полагали, что вьетнамские солдаты считают собак источником «ходячего белка».

Когда американский народ в 1970 году узнал о принятии решения оставить геройских военных собак во Вьетнаме, в стране поднялся настоящий скандал. Любители животных и политики пытались провести в Конгрессе специальный закон, но, несмотря на все усилия, решение так и не было отменено. В порядке компромисса объявили, что всех «здоровых» собак вернут. Из 4000 собак дома оказалось лишь 120. 500 собак числились погибшими в боях.

Через тридцать лет президент Билл Клинтон, хозяин собственного лабрадора, подписал закон HR5314, согласно которому Министерство обороны обязано передавать старых и больных военных собак их инструкторам, гражданским организациям защиты животных или иным ответственным гражданам.

«Псы войны» вернулись домой.

Глава 12

Утрата

Я всегда боялся конца. С самого начала боялся. Вообще-то я не пессимист. Напротив, считаю себя оптимистом. Или, скорее, фаталистом. Но я и раньше испытывал боль. Потерю собаки забыть невозможно. Это чувство будет преследовать тебя вечно.

Время не щадит никого – ни человека, ни собаку. Жестокая истина природы: человек живет дольше многих животных. Я всегда знал, что это случится, но подготовиться к этому невозможно.

Мы вместе с нашими собаками проводили отпуск на острове Уайт. Состояние Инки стремительно ухудшалось. Ей было уже двенадцать лет. Она потеряла контроль над задними лапами, и ей стало трудно ходить. Она часто падала во время еды и не могла стоять во время туалета. Мне приходилось держать ее на руках, пока она делала свои дела. Я на руках носил ее к машине, на руках выносил из дома. Вскоре она уже не могла подниматься со своей лежанки.

Решение о том, чтобы отпустить моего лучшего друга, было самым тяжелым в моей жизни.

– Ты сохраняешь ей жизнь ради нее самой – или ради себя? – спросил меня отец.

Этот вопрос он задавал тысячи раз – ведь он был ветеринаром.

Неожиданно я стал не просто его сыном, а клиентом, хозяином любимой собаки. Отец никогда не принимал решений за меня. Он хотел, чтобы я сам решил, когда подойдет время.

– Ты поймешь, – однажды сказал он.

Мне было восемь лет, когда я впервые потерял собаку. Хани была замечательным голден ретривером. Это была собака моей матери, знаменитой актрисы Джулии Фостер. Благодаря этой собаке мои родители и познакомились: мама привела свою любимую собаку к ветеринару, молодому и симпатичному, который вскоре стал ее мужем и, что более важно, моим отцом.

Мой отец – это ключ ко всей истории. Собачья кровь, текущая в моих жилах, унаследована от него. Если бы у семьи Фоглов был герб, то на нем конечно же были бы собаки. Порода не важна. Собаки живут в ДНК Фоглов. Такими создала нас природа.

Хани была моей первой собакой – и первой, кого я потерял. Мои воспоминания фрагментарны. Я помню, как она состарилась и лежала в прямоугольной плетеной корзине у окна в спальне родителей. Я помню опухоли на ее животе. Помню, как вернулся домой из школы и родители привели меня в свою комнату. Помню, как бросился на ее безжизненное тело, уже остывшее. Я плакал. Я никогда в жизни еще так не плакал. Меня охватили чувства, каких я даже не понимал. Хани ушла, но смерть ее была абстрактной. Она ушла – но куда?

Помню, как отец нес ее безжизненное тело вниз по лестнице. Я в последний раз видел ее светло-рыжеватую шерсть. Мы не знали, где похоронить Хани. В нашем лондонском доме не было сада, поэтому друзья предложили похоронить ее в их саду в Сассексе. Она и сейчас там, спит под большой яблоней.

Потеря домашнего любимца – странная вещь. Я был подавлен ощущением предательства. Я заботился об этой собаке и защищал ее, а она в ответ дарила мне свою преданность и любовь. Между человеком и собакой образуется некая невыразимая связь, основанная на полном доверии.

Неделя после смерти Хани была ужасной. Я был раздавлен. Меня терзали панические приступы. Я плакал, не переставая. Мне казалось, что у меня отрезали ногу. Я потерял свою «тень». Огонек, который горел в моей душе, погас. В жизни образовалась огромная, зияющая пустота.

Время все лечит. Забыть невозможно, но боль ослабевает.