Девятнадцатилетний Островский прибыл в полк по окончании Сталинградской летной тттколы. Стройный, веселый парень, всегда готовый прийти на помощь товарищу, он как-то сразу понравился всем в полку, и, судя по тому, как он держался в бою, из него мог получиться хороший истребитель.

Кто-то из заправских шутников, кажется, Фигичев, дал ему прозвище «сынок», и оно очень скоро прижилось. Так его все и звали – «сынок». А когда из Подмосковья ему пришло письмо, в котором земляки сообщили о мученической смерти от фашистских карателей его родителей, Саша обнял парня и сказал, что с этого дня он будет ему названым отцом и впредь они вместе будут мстить фашистам за его родителей, за горе и страдания, которые они принесли нашей Родине.

На аэродроме Покрышкин первым делом поинтересовался, прилетел ли Островский. Ему сказали, что нет, он не вернулся. Где Островский? Что с ним могло случиться? Саша не находил себе места, спрашивал у возвращающихся летчиков, звонил по телефону в соседние части – никто ничего не знал.

Всю ночь он не мог уснуть. В памяти всплывали события, связанные с пребыванием Островского в полку, обрывки последнего разговора. «Мне моя фамилия не позволяет отсиживаться на аэродроме», – с обидой говорил Василий, имея в виду автора книги «Как закалялась сталь». И Саша тогда уступил, а сейчас терзался, считая, что напрасно проявил мягкость.

Утром, среди других сообщений, поступило и то, которого он так ждал. Кто-то глуховатым, едва слышным голосом сообщил по телефону, что летчик 16-го гвардейского истребительного полка Островский погиб и похоронен у станицы Кубанской. Его подбили немецкие «охотники». Когда он выбрался из горящей машины и раскрыл парашют, «мессеры» хладнокровно расстреляли его в воздухе.

«Так вот вы как! Так вот вы как поступаете с нашим братом! – В его сознании не укладывалось, что так можно поступать с безоружным человеком. Сколько раз, подбив немецкий самолет, он видел, как пилот опускается на парашюте, но ему и в голову не приходило, что его следует расстрелять. – Ну ладно! Что посеяли, то и пожнете! Теперь пощады не ждите».

Он похудел, под глазами запали тени, резкая морщина прорезала лоб. От постоянного недосыпания и предельного напряжения воли нервы начали сдавать, раздражала каждая мелочь, неудачи буквально выводили из себя. Особенно угнетали потери среди летчиков. Ведь почти все они были его учениками.

20 апреля, при возвращении домой после неожиданного выхода из боя, погиб талантливый парень Иван Савин, только что награжденный орденом Красного Знамени. Его, как и Василия Островского, подстерегли «охотники». 23-го погиб белорус Вербицкий. Выполняя приказание Покрышкина, ведущий Паскеев с ведомым Вербицким развернулись в лобовую атаку с четверкой «мессеров». Однако в решающий момент Паскеев вновь струсил, вильнул в сторону, бросил своего ведомого. Немцы умело взяли Вербицкого в «клещи» и расстреляли. Степан погибал, как и Володя Бережной, на глазах у друзей, опускаясь на парашюте в ледяную воду Черного моря.

Едва эскадрилья приземлилась, как Покрышкин выхватил пистолет и бросился к трусу. Неизвестно, чем бы это все кончилось, если бы ребята не перехватили его и не отобрали у него оружие.

Тут же всей эскадрильей они пошли на КП и потребовали от Исаева убрать Паскеева из коллектива. На этот раз командир полка вынужден был согласиться. Паскеева арестовали.

Несколько позже его судили. Усмотрев у него нервное потрясение после прошлогоднего подбития, судьи приняли решение о его переводе в авиацию связи. Весь личный состав полка возмутился. Человек, по вине которого погибли два отличных летчика, по существу, отделается легким испугом. Расстрелять! – потребовал коллектив.

Несколько позже был осужден еще один летчик, по вине которого погиб Герой Советского Союза Дмитрий Коваль и был подбит Михаил Сутырин.

Штаб 4-й воздушной армии в станице Пашковской жил привычной фронтовой жизнью. Подъезжали и уезжали «Виллисы» с «Доджами», из раскрытых окон приземистой хаты слышался стрекот аппаратов связи, за столами озабоченные штабисты отрабатывали очередные задания частям, на почтительном расстоянии вокруг дома несли свою службу бдительные часовые.

Неожиданно над станицей на бреющем прошла четверка «аэрокобр». Заслышав грохот моторов, от которого посыпались лепестки у цветущих станичных садов, в доме раскрылось окно, и из него показался генерал с седыми висками.

– Сразу видно – гвардейцы прилетели, – сказал он сидевшим в комнате офицерам. Это был генерал-лейтенант Вершинин, командующий 4-й воздушной армией, высокий, статный военный с породистым лицом. Он вновь вернулся к большому столу, заваленному картами, и склонился над одной из них, но, вспомнив о летчиках, повернулся к стоявшему у двери коренастому, крепко сбитому капитану – своему адъютанту.

– Выезжай на аэродром! Заберешь там летчиков. Организуй им хороший завтрак, потом я их приму, – приказал он адъютанту.

– Есть, товарищ генерал! – козырнул адъютант и стремительно вышел. Вершинин любил, чтобы его указания выполнялись быстро и точно.

Генерал продолжил совещание.

…Последней на небольшую площадку на окраине Пашковской садилась «кобра» под номером тринадцать. В конце пробега она неожиданно крутнулась на месте и мягко легла на крыло. Когда поспешившие на помощь техники подбежали, плечистый капитан с орденами на груди удрученно рассматривал поврежденное шасси, которое при посадке попало в глубокую, засохшую после прохождения танков колею и надломилось.

С капитаном поздоровался прибежавший вместе со всеми командир эскадрильи связи армии старший лейтенант Олиференко. Занятый своими мыслями, летчик рассеянно ответил на его приветствие, потом поднял голову, узнав старшего лейтенанта, тут же спросил:

– Можешь связаться со штабом нашего полка и передать, чтобы к вечеру они прислали за мной «По-2»?

– Да вы не беспокойтесь, товарищ гвардии капитан, – успокоил летчика Олиференко. – Мы доставим вас сами. У нас же есть самолеты.

Капитан договорился с техниками насчет ремонта своей машины и затем с Олиференко направился к стоявшей на краю поля автомашине. По дороге разговорились. Старший лейтенант рассказал, что службой своей он недоволен: начинал инструктором аэроклуба, дал многим ребятам путевку в большую авиацию, а сам застрял тут на «кукурузнике». Обидно.

Они уже подходили к «Виллису», когда Олиференко, неожиданно схватив спутника за руку, в сильном волнении произнес:

– Товарищ гвардии капитан! Поговорите, пожалуйста, с командующим, может, он отпустит меня в ваш полк.

– Так у нас же истребители! – с удивлением воскликнул капитан.

– Я и хочу в истребители. Не беспокойтесь, я быстро переучусь и вас не подведу!

– Товарищ Покрышкин? – прервал вопросом их беседу подошедший адъютант командующего армией. Покрышкин молча козырнул. – Прошу в машину, ваши товарищи уже ждут.