Скучные вещи, обыденные. Такие тривиальные, которые заставляют ощущать мир нормальным и безопасным. Я слушала каждое слово, и веки мои тяжелели. В какой-то момент я заснула, и папа, должно быть, отнес меня в мою комнату.

Отбойный молоток в черепе исчез, и его место заняла редкая минута тишины. Электронные часы на прикроватном столике показывают полночь. Ровно двенадцать с двумя нулями. Я свешиваю ноги с кровати, и улыбка расползается от уха до уха, когда я понимаю, что кто-то произнес мое имя, чтобы разбудить меня. Просто не тот, кого я могу видеть.

Я меняю старые джинсы и футболку на хлопчатобумажные шорты с майкой и хмуро смотрю в зеркало на крысиное гнездо светлых непослушных кудрей, прыгающих у плеч. В них так много песка, и выковыривание его после душа определенно будет отстойным занятием.

В коридоре я заглядываю в папину комнату, и сердце подпрыгивает, когда я вижу маму, лежащую рядом с ним. Он крепко спит, и глаза мамы тоже закрыты, когда она прижимается к нему. Папа протягивает к ней руку и касается ее ладони. Они выглядят такими умиротворенными и влюбленными, что я щипаю себя за руку. Чувствую боль от щипка и облегченно выдыхаю. Это не галлюцинация. И не сон.

Папа лежит, обнимая и защищая любовь всей своей жизни, поэтому он должен знать, по крайней мере, на подсознательном уровне, что мама с ним, и я чувствую тепло. Папа не видит ее, потому что не верит, что призраки существуют. Так же, как Сойер не может поверить в записи на диктофоне. Но чем тщательнее я буду доказывать им, что призраки реальны, тем больше они смогут видеть дальше того, что существует только в этом мире. Таким образом, когда я умру, то смогу присоединиться к маме в этом доме, и тогда папа будет в порядке, потому что он никогда не будет один.

Из нашей гостиной на втором этаже доносятся легкие постукивания, и я мысленно проклинаю себя за то, что у меня нет магнитофона. Это было бы удивительно – поймать ЭГФ в моем собственном доме. Я думала попросить маму подыграть мне, но никак не могла решиться. Это кажется слишком личным, чтобы это слушали и разбирали другие люди.

Мне нравится, что дом оживает, поэтому я быстро, но легко поднимаюсь на ноги и спускаюсь по лестнице в поисках маленькой девочки, которая любит играть.

Я иду по длинному коридору, заглядывая по пути в комнаты. Они уже не те, что были раньше. Они не кажутся такими темными, такими серыми. Вокруг меня раздается смех, медсестры болтают с пациентами, пациенты разговаривают друг с другом – обсуждают персонал. Светлые комнаты заполнены личными вещами. Окна широко распахнуты, дует теплый весенний ветерок.

За письменным столом сидит девушка моего возраста и читает. Я останавливаюсь у ее двери, вхожу и смотрю, что она делает.

Суббота, 23 марта:

Сегодня у меня был целый день с Пег и Сэйдом. Утром мы вышли из дома и поехали на «Форде». О, это было великолепное времяпрепровождение на свежем воздухе. Я очень не хотела идти на службу, но все-таки пошла.

Вечером у меня было назначено свидание с Гарри, но он прислал сообщение, что заболел. Так вот, дневник, он вовсе не был болен, а просто хотел пойти на матч по бильярду. Ничего страшного, я как следует наору на него.

Девушка смотрит на меня снизу вверх:

– Она тебе лжет.

Я хмурюсь.

– Кто? Кто мне лжет?

– Она лжет. Вам нравится здесь, – она оглядывает комнату, а потом выходит в коридор. – Я имею в виду, в больнице. Немногие люди любят приходить сюда. Почему ты любишь? Неужели не боишься?

Чувствуя себя сбитым с толку, я засовываю руки в карманы.

– Боюсь чего?

– Смерти.

Я не знаю. Боюсь ли я? Так вот почему меня так тянет к дневнику Эвелин? Я боюсь причинить боль Люси и маме, но боюсь ли я смерти? Нет, это кажется неправильным. По крайней мере, я не поэтому читаю дневник. Я прочел его, потому что…

Читая про Эвелин, я не чувствую себя одиноким в своих проблемах. То, с чем я столкнулся, – отстой, но то, с чем столкнулась Эвелин, было еще хуже, и все же она пыталась найти способ быть счастливой.

Девушка подскакивает, словно испугавшись, и хватает меня за руку.

– Тебе нужно идти к Люси. Она в опасности.

Мои глаза резко распахиваются, и я вскакиваю, когда слышу крик Люси.

– Сойер!

Она кричит, и от этого звука у меня по спине пробегает тошнотворный холодок. Я выхожу из своей комнаты и направляюсь к ней. Моя младшая сестра, вся в поту, сидит посреди своей кровати принцессы, ее волосы прилипли к лицу, а легкая ночная рубашка пристала к телу. По ее лицу катятся слезы.

Кошмары. Как по часам, они ударяют ее в полночь. Это дерьмо появилось в первую же неделю нашей жизни здесь, но я мало что могу сделать, кроме как быть рядом с ней. Мама предложила дать ей снотворное, и я напомнил ей, что это произойдет только в том случае, если мы получим официальное одобрение от Американской академии педиатрии. Визит доктора к Люси означал бы, что матери придется взять еще один выходной, так что это был полный провал.

Люси всхлипывает и задыхается от рыданий, и, когда она не поднимает руки, чтобы забраться ко мне на руки, я понимаю, что она все еще спит, но проживает свой кошмар в нашей реальности. По крайней мере, на этот раз она осталась в постели.

Я убираю волосы с ее лица и осторожно укладываю на подушку.

– Ш-ш-ш, тише, тише. Все в порядке, Люси. Я здесь.

Люси позволяет мне уложить ее обратно в постель и хватается за одеяло, когда я подтягиваю его к ее подбородку.

– Тут одно… чудовище, – она икает на середине фразы.

– И я его прогнал. Так же, как и всегда. Так я буду делать всегда.

Она прерывисто вздыхает, и меня ободряет этот одинокий выдох и то, как она уютно устраивается на подушке и закрывает глаза. Я сажусь на краю ее кровати и напеваю примерные слова колыбельной, потому что никогда не пытался выучить их правильно. Люси протягивает руку, кладет ее поверх моей, и на мгновение постоянный шквал хаоса прекращается. Она любит меня, и я отвечаю ей взаимностью.

Что-то постукивает по стене ее комнаты, и я резко вскидываю голову. Еще один стук, затем еще один, и мой взгляд следуют за звуком, который продолжается, как будто он пробирается к передней части дома. Что-то опасное закручивается внутри меня, когда я понимаю – это не стук, а шаги в фойе.

Осторожно, чтобы не разбудить Люси, я крадусь к окну и замечаю, что снаружи ничего нет. Еще несколько шагов раздаются за стеной, где-то в квартире закрывается дверь, и я резко поворачиваюсь всем телом, чтобы увидеть, что в комнате ничего нет.

Я выхожу в гостиную. Дверь в мою спальню открыта, дверь в ванную открыта, двери шкафа закрыты. Я иду по коридору, и из-под закрытой двери маминой спальни пробивается тусклый свет. Она бормочет что-то неразборчивое, и я качаю головой. Отлично. Сейчас она, наверное, тоже разговаривает во сне.