свою очередь, послужили поводом для слухов и привели к отказу лондонского банка в выдаче кредита, что может привести, если Судьба будет к нам сурова, а мы недостаточно крепки, к концу существования Ди-Ди.

Донаки покачал головой.

– Нет-нет, – ответил он. – У меня нет ни малейшего желания скрещивать оружие с этой Чартерной шайкой. И все же это невозможно, невозможно, слышишь!

– Для Аллаха нет ничего невозможного, – заметил араб. – Невозможное случается, и тогда оно предстает в виде камня, плывущего по воде; пера, переломившего спину крепкого мужчины; обезьяны, поющей серенаду… Однажды мне даже повстречался честный грек!

Мужчина, сидевший напротив, устало махнул рукой.

– Да-да, – сказал он. – Весьма забавные образы. Но почему? Мы же точно следовали плану Наварро Д’Албани – мы заделали все ямы, запаяли все проклятые внутренние районы плотно, как…

– Нам казалось, что мы это сделали. Но все же факты остаются фактами – три могилы найдены в буше, мой сердечный друг, и барон знает – и одобряет!

– Даже если это так, если предположить, что он неведомым образом обо всем узнал, почему и в чем обвиняешь ты его?

– Я не обвиняю. Я подозреваю.

– Знаю я твои подозрения. И нет, Чартерная компания… они не могли опуститься до…

– Убийства, поскольку, без сомнений, это было убийство?

– Именно!

– Почему нет, мой дорогой брат? Вах! – И в словах араба выразилась вся алчная сущность насквозь прогнивших, разлагающихся Черных земель. – Такова Африка, Африка! Кладбище морали белого человека! Земля проклятого, тонконогого, плоскостопого потомства Хама! Почему бы и не убийство? Ты сам… вспомни, какой стала твоя жизнь под влиянием Африки. И я, когда думаю о годах и грехах, оставленных в прошлом… о… ох… делах… Да заступится за меня Пророк во время Судного дня!

– Да, – признал Донаки. – Я… Я отнимал жизнь, но… не ради наживы… ради выгоды…

И вслед за этими словами – не внезапно, возвышенно, резко, но приземленно, грязно, не то чтобы неожиданно, но как-то случайно – пришла ужасная, ошеломляющая новость; она сорвалась с уст невысокого, кривоногого метиса-занзибари по имени Шариф Ансар, покрытого, словно прокаженный, пылью после трудного, долгого пути; его глаза устало сверкали в глубоких глазницах после скачки по пустыне, пышные щетинистые волосы местами выгорели под безжалостным солнцем материка.

– Дюплесси! – прошептал Шариф Ансар, споткнувшись о порог. Он остановился, дрожа всем телом, глубоко вдохнул и с трудом произнес: – Аллах!

Махмуд Али Дауд подхватил ослабевшего путника и склонился над ним. Ему скорее удалось прочитать, чем расслышать слова, слетевшие с бледных губ Шарифа Ансара.

– Мертв… Дюплесси… так же… уши… прибиты к груди…

И Донаки грозно воздел к небесам кулаки и рассыпался в проклятиях, в то время как араб усадил в кресло мужчину, почти тотчас потерявшего сознание, расстегнул ему рубашку, включил вентилятор и подошел к стене, чтобы внимательно изучить последние страницы календаря, на которых черными маленькими крестиками и именами были отмечены определенные даты.

– Макдональд, – читал он, – Альвенслебен, Мустафа Эль-Туати. Трое самых лучших из нас, лучших из Ди-Ди. И всех убили меньше чем за неделю. И теперь Дюплесси, «Африкандер» Дюплесси…

Он повернулся, посмотрел на товарища и положил руку ему на плечо. Это была твердая, сильная и успокоительная рука, неторопливо и размеренно поглаживавшая вздымающиеся плечи. Араб понимал чувства других: он видел, как в друге закипала чудовищная ненависть, и вспоминал эпизоды из собственной жизни, из прошлого, когда безумие тропиков и последовавшее за этим горькое разочарование, казалось, внезапно выползали из джунглей, из безжалостного сердца обжигающего полуденного солнца, и пронзали его разум острой, сардонической, раскаленной иглой.

– Мой друг, – сказал он, – мой дорогой друг… пойдем…

Донаки не ответил. Он постукивал по полу ногой в приступе нервного беспокойства. Он смотрел прямо перед собой невидящим взором, размышляя о прошлом, об убийствах, о приносящей разочарования работе, о годах, проведенных в напряженной борьбе, о чарующих надеждах, обещаниях, больших амбициях, в итоге превратившихся в огромное достижение, в прочное строение, основой которого послужили кровь, пот, юношеский энтузиазм и стойкая сила мужества: Ди-Ди – уважаемая, вызывающая зависть компания.

А затем он задумался о будущем, представшем перед ним словно прокаженный серый закат, где нет надежды, нет перспектив: будущее Ди-Ди – жалкое воспоминание в устах торговцев западного побережья, злобная, презрительная усмешка на устах отбросов общества, представителей благородных бездельников, выброшенных на берег обитателей дальних морей, которые коротают вечера в баре Гранд-отеля и клянчат деньги на выпивку.

Он с удивлением обнаружил, что его глаза наполнились слезами. Он говорил невнятно, запинаясь, необычайно искренне:

– Господи… помоги, Господи!

– Господь непременно поможет, – мягко сказал араб. – Но он поможет, только если мы сами поможем себе.

И спокойствие снова вернулось к Джеймсу Донаки эхом присущего ему коварного шотландского юмора.

– Ты слишком праведен для мусульманского фаталиста, Махмуд, приятель, – сказал он, усмехнувшись. – Ди-Ди…

– Ди-Ди находится во власти Судьбы, мой сердечный друг, – величественно провозгласил араб.

– Может, и так. Надеюсь, Судьба останется верна своему законному супругу.

И они оба засмеялись.

Глава VII. Милосердие Махмуда Али Дауда

И все же дела, которые привели к насмешкам барона и отказу Лондонского объединенного банка предоставить ссуду, шли дурно; вот уже на протяжении двух долгих месяцев положение не улучшалось.

Все началось два дня спустя после отказа Махмуда Али Дауда принять предложение барона де Рубе и невозмутимо последовавшего встречного предложения о покупке пятидесяти одного процента акций Чартерной компании.

Поначалу страна Варанга казалась подлинной сокровищницей. Под надзором Хенрика ван Плаатена, главного представителя компании, джу-джу из головы Мухаммеда Белло играл роль амулета. Торговля шла гладко и необычайно прибыльно. Слоновая кость, каучук, золото и алмазы. Алмазы текли на побережье столь мощным драгоценным потоком, что даже крупнейшая алмазная корпорация «Де Бирс», расположенная в Кимберли, и Алмазный фонд начали вести дипломатические переговоры с Ди-Ди, намереваясь предотвратить переизбыток товара и падение цен на рынке.

Жители Варанги казались непривередливыми и дружелюбными и искренне верили в языческую легенду, гласившую, что дух покойного эмира Мухаммеда Белло вселился в компанию Ди-Ди и до тех пор, пока зловещий амулет покоился в хижине и регулярно получал анонимные жертвоприношения – благодаря агентам Ди-Ди, казуистически закрывавшим на это глаза, – их краали и скот оставались в безопасности.

– И они так и остались в безопасности! – грустно добавил Джеймс Донаки.

Причиной смерти Ван Плаатена наверняка стал несчастный случай или, скорее, его собственный промах.

У большого, волосатого бура, сильного, надежного и проницательного человека, был лишь один недостаток: как только он возвращался из пустыни и добирался до первых признаков цивилизации и Большой земли, он с