это было и ради наживы, и ради дружбы. Но клянусь Аллахом, в первую очередь все из-за дружбы. Я хотел тебя видеть.

– Помни, я дал клятву, что…

– Да-да, что ты никогда не пожелаешь больше видеть бледнолицего мужчину, или женщину, или ребенка. Но сейчас ты здесь… – И араб выразительно повел худой рукой, указывая на себя.

– Сейчас, – ответил Наварро, – кажется, моя клятва нарушена. И, возможно, боги Авраама и Иакова поймут меня и простят. Теперь я снова среди белых. И в моей душе великий страх, но в то же время не менее великая надежда. – Его голос понизился, и он перегнулся через стол так, что лучи лампы очертили силуэт его лица.

– Скажи мне!

– Надежда – это…

Араб взмахом руки прервал фразу. И рассмеялся.

– Я знаю надежду, – ответил он, – и это женщина. Та же женщина, которая много лет назад, когда ты был в гостях, изменила сердце твое, и поэтому ты отправился в далекие земли. Я давно догадался. Женщина, которая…

– Которая растоптала мое сердце!

– И которая теперь, сквозь многие года, позвала тебя к себе.

– Как ты узнал?

– Разве я несмышленый малый? Когда-то и у меня были женщины, которые использовали мою душу, как ковер для ног: Зулия, Айша, Надья, Солтана, Зора и многие другие, чьи имена я уже забыл, но никогда не смогу забыть слова. Они были все одинаковые… мягкие, шелковые, гладкие… – Он остановился, улыбнулся, вспомнив свое прошлое, затем продолжил: – Но страх… Что это за страх, маленький брат, который послал тебя сюда, украдкой в глухую ночь, как собака, которую избили колючими палками?

– Махмуд! – последовал встречный вопрос. Голос Д’Албани задрожал и повысился до странной, жуткой ноты. – Ты веришь во влияние зла? В колдовство и дьяволов?

Араб не посмотрел на него. Он нервно начал перебирать янтарные четки.

– Мой друг, – ответил он наигранно, – существуют какие-то упоминания в Коране, а также в священном Хадисе о дьяволах-джиннах, об этом мне сказали просвещенные люди. Даже говорят, что царь иезуитов, Соломон Великолепный…

– Давай обойдемся без твоего мусульманского лицемерия. Без твоих теологических фраз и суждений. Я говорю о языческих дьяволах, неграх, амулетах, – его голос понизился, – о заклинаниях.

Они замолчали. Безумная, удивительная тишина Африки окутала их, как промокшее одеяло, как красный туман, как нож, который попал в самое сердце. Вскоре оконная решетка из ротанга с силой распахнулась, и раздалось злобное шипение, напугавшее их. Тропическая жара ворвалась внутрь и коснулась людей своей колючей соленой рукой. Казалось, вся планета уменьшились до размера звездной пылинки, которая кружилась в свете ослепительно-белой луны.

Ночной ястреб издавал мрачный, меланхоличный крик, сидя на одиноком дереве на заднем дворе. Рокот барабана прозвучал где-то на расстоянии, затем прервался в воздухе. Вдали смеялась гиена, словно пела непотребную, прерывистую погребальную песню.

– Веришь ли ты в них? – повторил Д’Албани сквозь стиснутые зубы.

– И да, и нет, – рассмеялся другой.

– Это означает «да»? – последовал новый вопрос.

– Ты когда-нибудь слышал о Мухаммеде Белло?

– Он умер где-то две сотни лет назад или около того. – И снова послышался неприятный смех Д’Албани.

– Ты так думаешь? – спросил другой. – Продолжай.

Заколебавшись на мгновение, Наварро Д’Албани склонил свою голову и заговорил шепотом – быстро, напряженно, беспокойно, – в то время как араб слушал, изредка задавая уместные вопросы, и, наконец, произнес, словно требуя, приглушенным, слегка испуганным голосом:

– Это сейчас с тобой? У тебя?

– Да.

Рука Д’Албани скрылась под одеялом Галлы. Затем он вытащил ее, держа в руке небольшой, круглый, тугой сверток, плотно обернутый слоями обесцвеченного шелка и источавший едкий аромат мирра и нарда.

– Дай это мне, – сказал Махмуд Али Дауд.

– Но, – другой посмотрел на него с выражением облегчения и в то же время со страхом, – я сказал тебе. Ты веришь мне?

– Я верю, – ответил низкий голос.

– Тогда почему…

Араб взял маленький круглый сверток из пальцев Д’Албани и аккуратно пристегнул его к поясу.

– Я должен это сделать, – сказал он, – я должен нести эту ноша добра и зла ради нашей старой дружбы и немного, конечно, ради моей наживы и хорошей торговли. – Он улыбнулся, вытащил кошелек из своего одеяния и протянул его другу: – Здесь около пятидесяти гиней. Этого достаточно, чтобы поехать в Лондон, а оттуда в Стамбул. Там ты найдешь моего друга Хусейна Мабрука, торговца драгоценными камнями в квартале Эйюб, недалеко от мечети Эль-Хаджи Осман, и если ты упомянешь мое имя, то он даст тебе за эти алмазы столько, сколько они действительно стоят.

– Но знахари Варанги, они вскоре узнают об этом и…

– Мой партнер и я будем там до того, как они узнают. А что касается тебя, не бойся. Мы арендовали судно, которое отплывает отсюда завтра рано утром во время прилива. Таким образом, ты в безопасности, если даже – хотя я сомневаюсь в этом – знахари узнают о твоем исчезновении, прежде чем я или Донаки сможем туда попасть. Капитан будет держать язык за зубами и, несомненно, за несколько гиней раздобудет тебе европейскую одежду. Идем.

Алмазы заставили португальца перейти к немедленным действиям. Вернувшись в хижину, где спал его слуга, с помощью проклятий и ударов он набрал дюжину крепких молодых людей. Тихо, но быстро они подошли к воде и погрузились в лодку. Наварро Д’Албани, за которым следовал араб, взошел по трапу.

– Прекрасно, – сказал рыжебородый ливерпульский шкипер, – я буду держать язык за зубами. Одежда? Да не вопрос. У меня где-то в шкафчике лежит мой воскресный костюм. Он твой за четыре фунта стерлингов. Идет? Хорошо. Идем. Идем. Идем.

Час спустя утреннее солнце тропиков ворвалось в ночной туман, разрезая его на кусочки. Порывистый игривый ветер подул с запада. Махмуд Али Дауд вошел в комнату партнера, разбудил его и протянул сверток, который получил от Д’Албани:

– Вот. Это ключ к стране Варанга. Это «Сезам». Путь к богатству, золоту, слоновой кости и алмазам.

Глава V. Амулет варангов

– Эээ… это… что? – Донаки сел и потер свои усталые глаза.

Затем он увидел сверток и развернул его. Внезапно Донаки отбросил его с ужасным отвращением. На него смотрела коричневая, покрытая пятнами человеческая голова, мумифицированная и уменьшенная до одной пятой подлинного размера с помощью тайного способа, который был известен только некоторым африканским племенам и пиратам малайских проливов, хотя в прежние века его также знали южноамериканские индейцы.

– Бог мой! – Голос Донаки дрожал. Его губы и челюсти работали так, как будто он проглотил отвратительный наркотик.

Но отвращение не продлилось долго. Он прожил в Африке уже слишком много лет. Конечно, он еще не