бы колокол не сперли, может его закопать, а?

– Да, закопай… Ваня, пообещай – если увидишь чужого…

Разволновавшись, мама нажала рычажок, машинка пробила на трусах длинную косую строку.

– Пришить что ли? – не понял я.

– Бежать… – мама тщательно изучала трусы на просвет. – Быстро бежать домой…

– Да все нормально, ма, все продумано. Главное не быстро бежать, главное, бежать быстрее Дрондиной. Пока чужой будет лопать Дрондину, я оторвусь…

– Да-да…

Мама ругнулась и стала распарывать бракованный стежок. Я потихонечку свалил. Долил в генератор солярки, проверил контакты. Встретил возле тополей Дрондину, она явилась с корзиной.

– Куда пойдем? – спросил я. – На Тишкино, или на Долгое?

– На Тишкино, – ответила Дрондина. – Или на Долгое. Лишь бы подальше…

Она кивнула на Лог.

– Это не Шнырова подожгла, – сказал я.

– Да плевать. Пойдем.

Дрондина пошагала вниз, к реке. Я за ней.

– Помнишь, мой отец из металлолома разные фигуры сваривал?

– Ну.

– А потом они все пропали?

– Да это…

Думаю, она хотела сказать, что это отец Шныровой сдал скульптуры в лом, но не сказала.

– Да, пропали, помню. Там еще лягушка была… такая…

Дрондина надела на голову круглую корзинку, приложила растопыренные ладони. Похоже. Я вдруг осторожно подумал, что папа мой сваял лягушку с определенного образца. И Змей Горыныча понятно с кого слепил.

– Ну и что с этой лягушкой? – спросила Дрондина. – Ее продали в интернете за сто тысяч?

– Нет пока.  Один рафтер сплавлялся по речкам, впадающим в Сунжу, и нашел. И лягушку, и остальных. Там, на востоке.

Я указал на восток.

–  Они стояли на небольшой поляне, глядя в одну сторону.

– И что? – спросила Дрондина.

– Это было в глухом лесу, за тридцать километров от дороги.

– Мало ли? Какой-нибудь псих притащил и расставил. Чего в лесу не найдешь, психи по лесам шастают…

Но на всякий случай Дрондина потрогала дубинку.

– Они словно сами туда пришли, своим ходом, там следы…

– Врешь ты все, – перебила Дрондина. – Очередные сказочки. Тебе сказки сочинять, Васькин. Васькин-Перро. Пролил волшебный дождь, железные фигуры ожили и отправились гулять по лесам! А потом волшебная сила протухла, и они застряли… Так?

– Волшебный дождь, это ты хорошо придумала. Все это…

Я остановился.

– Что опять? – насторожилась Дрондина.

– Забыли желуди.

Действительно, желуди Пушкина. Позабыли на другой стороне холма. Из башки выскочило.

– Только давай сейчас за желудями не пойдем, хорошо? – попросила Дрондина.

Ну да, опять в гору подниматься мне тоже лень. Никто их не возьмет, кому в наши дни нужны желуди Пушкина.

– Пойдем в Тишкино, – предложил я.

Вместо Пушкина пойдем в Тишкино.

Дрондина поморщилась. Тишка, которого по легенде замотал на болоте матерый лось, был из Шныровых. Ну и, само собой, если на болото приходили Дрондины, всячески им мешал, то ягоду горькую  подсунет, то комаров злючих напустит, а то завоет из кочек, так что волосы дыбом.

На Долгом болоте Дрондины не тонули и лосями не забадывались, однако само болото располагалось километрах в восьми за рекой. Поэтому Дрондина согласилась на Тишкино, которое в двух.

Переправились вброд через Сунжу, Дрондина начерпала воды, дальше через дорогу, дальше в лес по тропке, с прошлого года она заросла и угадывалась плохо, но я в Тишкином сто раз был, сбиться сложно.

Тишкино болото – одно название, что болото. Оно давно пересохло, здесь не встретишь топей, трясин и зыбей, разве что чавкающую жижу в низинах. А так болото – это зеленые кочки и сухие и черные, как сгоревшие спички, елки. Когда-то здесь был ельник, но три больших разлива сделали дело, деревья умерли, мох разросся, получилось болото. А поскольку света стало много, разрослась клюква. Тут она крупная, водянистая и тяжелая, на сдачу, а в Долгом мелкая и сладкая, себе.

– Это Тишка гадит, – Дрондина чавкала сапогами. – Это он мне камень заранее подставил.  Но ничего, пусть, а я на его болоте всю клюкву вытопчу!

Лес словно подступил к тропинке, в прошлом году он не осмеливался так близко, мы шагали по коридору, предусмотрительная Дрондина вовсю стучала дубинкой по встречным деревьям.

– Этот Тишка сам пошел браконьерить. Подкараулил лося, стрельнул, и отбил ему один рог. Лось рассвирепел и загнал этого дурня на березу! Ружье этот болван уронил, а бутылку водки не уронил…

Известная история. Ночью Тишке Шнырову стало скучно на березе, он замерз, выпил водку и слез. Злопамятный лось поджидал в кустах, гонял дурака по болоту, пока у того не лопнуло сердце. С тех пор Тишка стал призраком и любит пошалить с ягодниками, особенно с Дрондиными.

– Он мою маму в детстве напугал, прикинулся меховым шаром и катался по кочкам с дебильным гоготом…

А я ведь привык. Ко всему этому. К лесу, к тропам, к бредням Шныровой и сплетням Дрондиной, ко всей этой жизни на холме, то есть в Логе.

– Но я этого гада не боюсь. Я вообще за то, чтобы болото переименовать. Надо переназвать в честь приличного человека! Например, в честь Некрасова. Или Гоголя. Хотя бы в честь Незнайки…

Тропинка кончилась, елки перекрыли ее окончательно, вытянули лапы. Вот говорят «лапы ели», а они на самом деле лапы. И тянутся.

– Я же говорила! – Дрондина указала на деревья. – Нарочно вредит, собака… Шныровым Дрондиных не испугать!

Дрондина свистнула, распугивая медведей, и устремилась в еловые заросли первой. Она изменилась, подумал я. Разом. Похудела что ли? Решительность появилась, резкость. Наверное, зуб удачи. Его Шнырова украла, но он чудесным образом вернулся к хозяйке.

Дрондина шагала, раздвигая елки дубиной, громко рассуждая, что даже от мертвого Шнырова одни неприятности, исключительно одни неприятности, что же говорить о живых…

Я сбился, шагнул в сторону, завяз лицом в холодной влажной паутине и пока обирал со щек липкую приставучую дрянь, Дрондина успела раствориться в зелени.

– Наташ! – крикнул я. – Наташ, ты где?!

Я не заблужусь, солнце сегодня есть, а Дрондина легко. Ищи ее потом с эмчээсом и спутником.

– Наташа! – крикнул я.

– Граф! – отозвалась Дрондина! – Иди сюда! Тут рядом!

Действительно, рядом. Я сделал несколько шагов сквозь еловую шубу и…

По всем кочкам, и между ними, и кое-где на стволах высохших деревьев расцвели белые цветочки. Похожие на ромашки, но не ромашки, без