собирался, хотел самогон настаивать, чтобы коньяк получался…

Мама улыбнулась.

– На тебя похож, тоже все время выдумывал, – сказала она. – После армии хотел фермером сначала. Овраг запрудить для гусей и карпов. Потом червей для рыбаков разводить собирался, коровник бывший ремонтировал. Потом сыр варить…

Мама хихикнула. Видимо, с сыром было связано смешное. А с червями нет. У меня, кстати, про червей тоже была идея, как в Никольском в рыболовный магазин ни зайду, так черви влет уходят. Это раньше народ коров содержал, да свиней, а сейчас не найдешь, где накопать. Разводи, рассаживай по банкам, будь здоров.

– Грибоварню думал открыть… – продолжала мама.

Грибоварню я помнил немного, отец приволок трактором две огромные колоды, заполнил их опятами, замариновал. Но на грибной рынок отца не пустили, мы опята ели недели две, потом грибы протухли, завоняли и воняли во дворе до зимы, а зимой колоды лопнули, а весной по двору растеклась смердящая лужа.

Кузнецом хотел стать, устроился помощником.

Кузнечество я помню. Отец должен был собрать оградку для могилы, розочек железных навертеть, ангелочков с луками, сердечек, но отвлекся и сварил из могильного железа, цепей, старых шестерней и прочего металлолома Змея Горыныча. Отца тогда из кузницы попросили, но он еще некоторое время увлекался металлом, купил сварочный аппарат и всю зиму мастерил железных тварей. Сначала хотел их продать муниципалитету, но покупать треххвостого Горыныча, лешего с руками из коленвалов, двухголовую ржавую лягушку и других странных металлосуществ в Никольском отказались. Тогда отец предложил разместить свое творчество в городе бесплатно, для улучшения культурной атмосферы, но их и бесплатно взять никто не захотел. Так они у нас во дворе и стояли, наверное, с год. По весне отец загрустил и утащил горынычей из дома, некоторых поставил в поле, лешего воткнул у моста, а двуглавую лягушку у дороги. А летом все эти скульптуры сдали обратно, в металлолом.

– Мне нравилась, кстати, та лягушка. Ты помнишь? У нее такая еще морда хитрая получилась…

Мама отрезала горбушку от кекса, передала мне, горбушка самое вкусное.

Одна пенсионерка ехала в автобусе, увидела железную лягушку возле дороги, а потом рассказывала, что видела в лесу своего мужа, сорок лет как усопшего.

– Отец еще хотел пчел держать, – напомнил я.

И делать майский мед. Самый дорогой, самый целебный, самый вкусный.

– Ну да. Хорошо, что на пчел у отца аллергия оказалась. А то бы еще на ульи влетели.

– А может, не влетели бы, – возразил я. – Может, наоборот, приподнялись. Многие на меде приподнялись.

– Может, – согласилась мама.

Но случилась аллергия,  отец взялся за ум и поехал работать на вахту.

Интересно, подумал я, что бы сказала пенсионерка, увидев в лесу Змей Горыныча?

– Пчелы были бы лучше, – сказал я. – Пчеловоды зарабатывают много, и не надо сидеть в снегу по макушку…

– Да, – сказала мама с сомнением. – Лучше.

А может, она и права. Если бы отец не уехал, он бы спился. Придумывал бы себе разные занятия, занятия эти обламывались бы одно за другим, и денег нет, затосковал бы наверняка. А за Полярным Кругом скучать некогда, работаешь в две смены на сварке, а вместо выходных подрабатываешь в гараже еще.

– Ладно, сходи, погуляй. А я… Поделаю… Поработаю.

– Хорошо, – сказал я.

Но не пошел гулять

Устроился возле окна. Я тут не люблю сидеть, это по-старушечьи, но это лучшее окно в нашем доме. То есть отсюда лучший вид. Не на тополя, а левее, на простор.

Двести лет назад здесь проходила дорога, Екатерининский тракт. И вдоль этого тракта сажали тополя. За эти двести лет старые тополя умерли, и их дети умерли, и внуки их, наверное, однако, правнуки проросли, и эту дорогу до сих пор видно. То тут, то там над темным еловым лесом поднимаются тополя, и они складываются в путь, ведущий на северо-запад. Забавно, если смотреть на спутниковые карты, то этого тракта нет, угол не тот, наверное. А если чуть сбоку, из окна, то ясно различим призрак старой дороги.

Я вспомнил про отцовские железяки и дурацкая идея в голову вдруг пришла. Что если все эти фигуры из бесполезного железа не черметчкики забрали? Что если они сами? Собрались в ржавую скрипучую банду, и отправились по призрачной дороге на север, в край островов, возвышающихся над топями, в углы болотного железа, в земли пугачевского клада.

И добрались.

Давно собирался пройти по тополям, наметить по компасу азимут, и двинуть километров на пятьдесят по тракту… Не получится. Я не настолько дурень, чтобы в лес сунуться на пятьдесят километров в одиночку, это не по окрестностям шастать. Может, когда отец приедет…

Появилась Дрондина. От нее сильно несло валерьянкой, я поморщился.

– Да все нормально, – успокоила Дрондина. – Я телефоны занесла. Зарядить можно?

Дрондина протянула в окно два телефона. Я сбегал на веранду, подключил смарты к удлинителю. Дрондина поджидала возле дома.

– Что делаешь? – спросила она.

Я не ответил.

– Пойдем, рыбу половим, – предложила Дрондина.

– Лень, – отмахнулся я.

– Ну, давай на болото тогда, клюкву посмотрим.

– Поздно. Да и ходили в лес сегодня.

– Ничего не поздно, часа еще нет, – возразила Дрондина. – Слушай, если мы тут сидеть будем, то рехнемся. Тихо, как… У вас хоть мотор шумит, а у нас глушь. Пойдем, Граф?

Это точно, рехнемся.

– Хорошо, у тополей через пятнадцать минут.

Дрондина побежала собираться. А я заглянул к маме. Она сидела за столом, шила трусы из материи с красными кленовыми листьями.

– Мы с Наташей прогуляться решили.

– Куда? – мама остановила машинку.

– На Тишкино болото. Клюкву проверить.

– Зачем нам клюква? – спросила мама.

– Как зачем? Всегда же собирали… Сдавать потом будем…

Мама постукивала пальцами по столу.

– Да и делать особо нечего, а дома сидеть… с ума тут сойдешь…

Мама повернулась, сделала взгляд «а теперь поговорим серьезно».

– Ваня, скажи мне правду – кто поджег шины?

– Я же говорил – старая Шнырова. Курильщица. Мы не поджигали, ни я, ни девчонки, мне пять лет что ли?

– Ты никого у нас не видел? Вокруг? Чужого, я имею в виду?

– Чужой в овраге лошадь доедает, – ответил я.

Мама покачала головой.

– Если ты вдруг…

– Да черметчики это, – перебил я. – Рельсы украли, провода срезали, обычное дело. Как