– Бедная свинья одичала и где-то бродит тут…

Дрондина подобрала кусок алюминиевой проволоки и стала сворачивать разные фигурки, то рыбку, то ножик, то длинную трехногую табуретку, и да, эта табуретка у нее напоминала Шнырову, а потом одна нога отломилась и Дрондина сделала из нее хвост. А потом собачку. И опять собачка на Шнырову походила, Дрондина плюнула и выкинула ее прочь.

– А мы в Тунис поедем осенью, – сказала Дрондина. – Наверное, в сентябре. Папа сказал, что он зарплату получит – и поедем. Дай, попью.

Дрондина взяла у меня чайник и попила из носика. Затем набрала хорошенько воздуха, перед тем, как повторить, что они поедут в Тунис, а Шнырова поедет в дурдом. Но я опередил.

– Слушай, а ведь Саша твоя сестра, – сказал я.

Дрондина поперхнулась чаем и закашлялась, так что мне пришлось постучать ей по спине.

– Мы не сестры, – просипела Дрондина, откашлявшись. – Никакие мы не сестры!

– Разве?

– Абсолютно! – Дрондина от возмущения плюнула под ноги. –  Троюродность почти не считается. Какая она мне сестра?! Да я с ней на одной грядке…Да я когда рядом прохожу – дыхание задерживаю! От нее козой за километр несет! Сестра…

Дрондина замолчала, остановилась, указала пальцем.

– Пришли, кажется, – вздохнула Дрондина. – Вон, развалилась, сестричка…

Шнырова сидела у колокола. Сидела, ничего не делала. Рядом с ней валялась лопата.

– Я тебе говорила, что не надо ее искать, – прошептала Дрондина. – А вдруг она по-настоящему чиканулась? Видишь, лопата у нее? У них же все чиканутые, если в дурдоме не лежал, значит, не настоящий Шныров. Ты знаешь, почему ее папашу из армии выгнали?

Напал на прапорщика, покусы третьей степени. Ничуть не сомневаюсь.

– Пойдем отсюда, Граф, – попросила Дрондина. – Скажем бабке, где искать, пусть сама ее забирает. Я не хочу лопатой огрести…

Дрондина потянула за руку.

– Погоди, надо посмотреть…

– Да что тут смотреть? Видно же, что жива…

Дрондина замолчала, точно вспомнив о чем-то.

– А хотя ладно, давай посмотрим, – согласилась вдруг она.

Мы подошли поближе. Шнырова сидела возле колокола, привалившись спиной к меди, вытянув ноги, независимо сложив руки на груди.

– Привет, Саш, – сказал я. – Чего ты тут сидишь? Там, дома, тебя бабушка ищет.

Шнырова пожала плечами. Она сидела, закутавшись в большую, не по размеру кожаную куртку. Лицо у нее… Больное. Она и так тощая, и острая, а сейчас… румянец. И на скулах кожа натянулась, когда в книжках пишут про  красавиц с чахоточным румянцем, всегда упоминают про натянутую кожу на скулах, так вот, у Шныровой была натянута кожа. И блестела. Да ладно, Шнырова весьма и весьма напоминала зомби. Зубы и те заострились. Наверное, она на самом деле заболела. Простудилась, или… Или еще чего там, мало ли. Не спала давно. Песни сочиняла.

Я улыбнулся. Представил, как Шнырова сидит возле окна, тренькает на гитаре и сочиняет песни. Про одноклассников. Про Медею. Про Дрондину, про меня. Песни эти исключительно бездарны. И этим хороши. Пожалуй, я бы послушал.

– Шнырица, а что ты тут вообще делаешь? – мстительно спросила Дрондина. – А, колокол… В колокол приходила звонить? А он не звонит, ай-ай-яй… А золотую рыбку ловить не пробовала?

Дрондина уселась на пень, сняла крышку с котелка, достала окуня. Надо было выкинуть эту уху, чего я ее потащил… Хотя ее Дрондина потащила.

Я собрался с духом. Надо разруливать это дело.

– Саша, я с тобой поговорить хотел.

Не знал, о чем с ней говорить, что тут скажешь…

– Саша, я хотел с тобой посоветоваться, у меня тут одна проблема…

У меня две проблемы. Уже давно у меня две проблемы.

– Да брось ее уговаривать, Графин! – Дрондина взялась за окуня. – Она же непробиваемая! Хуже дуба!

И эта туда же. Нашла время окуня жрать.

– В Москву! – мечтательно вздохнула Дрондина. – В Москву перееду! Схожу в Ай-Макс, схожу в Макдональдс, чикен макнагетс, биг тейсти и все дела…

Дрондина ела окуня.

– Вот тебе чикен макнагетс, – Дрондина показала Шныровой фигу. – Вот тебе пепси-лайт…

– Саша, послушай, у меня есть одна идея…

– Вот тебе золотая рыбка! – Дрондина швырнула Шныровой окуневый скелет с головой. – Лови!

Шнырова дышала в ладони.

– Так тебе и надо, – сказала Дрондина. – Это вам за все! За все, что вы нам всегда делали! Всегда нам вредили, вот вам и воздалось!

Шнырова поежилась, подняла рыбий скелет, разглядывала.

– Надо было давно вас из Лога выгнать, – продолжала Дрондина. – Достали…

Шнырова задохнулась, как астматик, и несколько секунд дышала,  набирая воздуха. Я думал, она скажет что-нибудь, но она словно подавилась воздухом, потерла горло.

– Вот лучше и молчи, – сказала Дрондина. – Мы от тебя ерунды наслышались на сто лет вперед!

Шнырова быстро скомкала скелет окуня и засунула в рот. Стала жевать.

– Перестань… – прошептала Дрондина.

Испуганно. Да я и сам испугался. Потому что… дико.

– Перестань! – крикнула Дрондина и топнула ногой. – Скажи ей, пусть она перестанет это!

– Саша! – попросил я. – Прекрати, пожалуйста…

Шнырова начала смеяться.

– Не надо, Саша!

Она смеялась, на губах кровь и рыбьи кости. Истерика. Истерики вот не хватало.

– Прекрати, дура! Прекрати!

Я взял Шнырову за плечи и хорошенько встряхнул. Бесполезно, Шнырова продолжала смеяться, кашляла костями.

Тогда я размахнулся и…

Я хотел по щеке ее хлопнуть. Чтобы в себя пришла. Как в кино. Но не смог. Просто звонко хлопнул в ладоши у нее перед лицом.

Шнырова вздрогнула. Словно током ее ударило.

Дрондина шагнула назад, опрокинула котелок с ухой, окуни вывалились на мох и пялились пустыми белыми глазами.

– Правильно! – крикнула Дрондина. – Врежь ей!

– Давай, Васькин, бей! – крикнула Шнырова. – Не стесняйся! Ты же тут хозяин! Бей!

– Саша, успокойся…

А я устал. Устал их всех успокаивать. Как они меня…

– Бей, Васькин! Давай! По морде!

Шнырова чуть наклонилась, подставляя лицо.

– Ну, чего ты?! Не стесняйся! Лупи! Тебе понравится!

Голос у ней сделался чужой, заискивающий, такой Шныровой я никогда не слышал.

– Гадина! – крикнула Дрондина. – В психушку собирайся!

Затошнило, сильно, очень сильно.

– Ну что ты, Васькин! Не бойся! Бей!

Я отскочил. Заорать захотелось.

– Перестань, – попросил я.

Взбесились…

– Ну