Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Внешне они были похожи.
Его волосы, его овал лица, разрез глаз и форма губ.
Внутренне…
Судьба её, по итогу, оказалась отражением судьбы ей матери. Но Инга лишилась детей, когда те добровольно выбрали собственного старшего брата, а она, Мия…
Были ли у неё её дети?
Те, кто выросли… её ли это кровь? Нет в них ничего от неё.
Ничего.
Как в них с Магни — ничего от матери.
Всё наследие её матери было в их с Магни самом младшем брате, но… О Викаре не говорили. Вакар не был Талэ — его усыновил новый муж Инги. А может он и был настоящим отцом мальчика — кто теперь мог утверждать с уверенностью о делах минувших лет?
Викар остался на Леде, на Вольных Островах.
Викар стал наследником, а потом и правителем другого народа.
Викар был человеком.
Викар давно умер.
Глава 18. Мия Талэ
Леан был человеком.
Ему не досталась фамильная черта всех Шисэ — выбеленные Очами волосы, густые, прямые, послушные, похожие на шелковое полотнище. Вместо него — каштановые волны, ниспадавшие на плечи каскадом, совсем как у неё. Лишь позолоченная светилами же кожа, загорелая, смуглая, совсем как у шесс'ен. Последнее, что у королевского дома Востока осталось от драконьего народа…
Глаза его, ореховые, цепкие, внимательные, тоже достались ему от отца.
Леан, сын Мии, сын шесс'ен, был человеком.
И если бы она не позволила шавкам королевы-матери отобрать у неё ребёнка, вытравить из него её кровь, её наследие, её силу, то он был бы жив.
То, что сломило бы человека, то что уничтожило бы человека, было шесс'ен нипочем.
Но Леан был человеком.
Леан был мёртв.
Кожа его теперь, в полумраке Белого Храма, где проходили заупокойные богослужения, была бледной и холодной, серой.
Уже никогда ей не наполниться теплом и жизнью.
Для Мии смерть — это запах крови, гнилой плоти, разорванных кишок и гари.
Это витающий в воздухе пепел и темная энергия несогласных с прекращением своего физического существования душ — их нужно было упокаивать, отправляя на перерождение, или развеивать, если первый вариант не представлялся возможным.
Смерть — это разложение.
Из земли вышедшее — в землю вернётся.
Всех их боги слепили из глины…
Но её сына тлен не тронул.
Омытый бальзамами и ароматными маслами, он казался цветочным духом, блаженно заснувшим под сенью храма. Серые Сёстры убрали внутренности, заменив их цветами и мешочками с специальными травяными сборами — чтобы народ успел попрощаться со своим принцем.
Со своим любимым королевичем…
Самым честным, светлым и справедливым из всех Шисэ, как оказалось.
Но ему судьбою не было уготовано встать во главе Востока — теперь уже точно. Не старший брат и отец препятствием ему были — только собственная смерть.
…Вообще-то процесс бальзамирования был сакральным, и Серые Сёстры обычно строго запрещали при нём присутствовать посторонним, но… Но даже они, неподкупные, равнодушные к мирскому жрицы Саинэ, не смогли отказать своей Диалори, безутешной скорбящей матери, и тайно провели в храм.
И она видела всё.
Она хотела в последний раз … или в первый?.. увидеть его настоящего.
Но отведённое им время подходило к концу — Серые Сёстры уже зашили сделанный для извлечения органов разрез, одели тело её сына в богато расшитый золотой нитью белый саван. Они уже покрывали равнодушное лицо ритуальным гримом — последний этап подготовки.
Если бы не грим, казалось бы, что её мальчик спал.
Взгляд навсегда закрытых глаз был пустым, направленным в вечность.
Только вечность ему и осталась.
Мия знала такой взгляд — сказывалась проведённая в войнах юность, не раз ей доводилось бывать на поле боя и закрывать глаза своим товарищам. Хоронить их в братских могилах, строить им курганы.
Стоило бы привыкнуть.
Но привыкнуть не получалось.
Грудь Леана не вздымалась, наполняя лёгкие воздухом, не билось юное сердце, пылавшее совсем недавно праведной жаждой справедливости для всего королевства, ненавистью к той злобной паучихе, что отравляла всем жизнь, что заботилась лишь о себе и своих дочерях…
Леан был мёртв.
Мёртв…
Мёртв.
Мёртв!
Её дорогой сын, её милый младший сын был мёртв.
Мия присутствовала при вскрытии, она наблюдала бальзамирование и видела не бьющееся сердце сына на блюде — его переложат потом с остальными органами в специальный мерочек и тоже отправят в погребальный костёр, но позже.
…Она видела всё.
Но не могла поверить.
Не могла.
Не могла…
Не могла простить.
Не могла оставить сына неотмщенным.
Поверь, Леан, твоя мать тебе клялась — она уничтожит погубившую тебя паучиху, растопчет её, низвергнет, заставит испытать наивысшую степень отчаянья.
Или она не сестра Владыки.
За несколько дней до
Сухие строчки отчета уже плыли перед глазами. Мелкие аккуратные буквы разлетались потревоженными птицами в стороны, капризно не желали обратно складываться в слова.
Впрочем, это уже не имело значения — доклад она перечитывала в третий раз, и с его содержанием была прекрасно ознакомлена.
А то, что его суть не изменялась от раза к разу — ну так чудеса бывали в этом мире излишне редко.
Свой лимит чудес она давно исчерпала.
Умом Мия прекрасно понимала — она никак не могла изменить всё то, что сделало Леана таким человеком.
Так-то она даже не давала ему имени, не сумела уберечь сына от влияния его дурной второй половины крови, подобрать ему подходящего покровителя из великих древних…
Она даже не смогла уберечь в нём своё собственное наследие — Шисэ успели провести над младенцем ритуал, закрепив в полукровке человеческое и изгнав всё то, что должно было проявиться у шесс'ен.
Потому что Шисэ — люди.
Потому что Шисэ не нужны были сай'нел на троне.
Тем более — шесс'ен.
Тем более — Талэ.
И плевать этим извергам было на последствия, когда они уничтожали меридианы её новорожденного сына, когда они навсегда лишали его возможности стать сайши, прожить многие столетия… Ощутить всем своим существом этот бескрайний мир, каждую его частичку…
Стать этой частичкой.
Осознать себя этой частичкой…
Почему она не проявила должной настойчивости?
Почему не защитила своего сына?
Она ведь говорила с ним все те месяцы, что он рос и креп у неё под сердцем. Подбирала имя, гадала, на кого малыш будет похож…
В ней тогда ещё теплилась наивная надежда, что раз у Вейли уже был законнорождённый наследник, их старший сын, Риен, как две капли воды похожий на своего отца, то младшего оставят
