Ночь прошла относительно спокойно, хоть и выдалась бессонной. Вторая подряд.

Ближе к утру Сергеевский, устав бороться со сном, с наслаждением растянулся на соломе, не обращая внимания на ее гнилостный запах, закрыл давно слипающиеся глаза и провалился в небытие…

Разбудил его чей-то спор. Прислушался. Узнал голос капитана Колесникова, который негромко доказывал что-то – похоже, Волкобою, коль скоро тот кричал с раздражением:

– …Полная чушь… Глупость… Это вздор… А я вам говорю, что я не согласен… И чему вас только в академии учили?..

Спор, скорее всего, начался давно, раз Колесников не выдержал и тоже повысил голос:

– Тогда я иду на телефон и докладываю начальнику штаба корпуса, что вы мешаете мне осуществлять распоряжения командира корпуса.

Послышались шаги. Действительно к телефону, за перегородку.

– Да погодите вы! – Волкобой поспешил вернуть капитана, примирительно просипев: – И чего так кипятиться? Ладно, ладно, я согласен. Делайте, как считаете нужным.

К подобным перебранкам Колесникова с генералом, поначалу немало удивившим Бориса, офицеры штаба давно привыкли. Волкобой постоянно спорил, не соглашаясь ни с чем, что предлагал капитан. Колесников убеждал, настаивал. Постепенно и тот и другой переходили на крик. Но в итоге Волкобой позволял Колесникову действовать на свое усмотрение и мгновенно успокаивался. Судя по всему, он таким образом проверял уверенность начальника штаба в своем решении, да и себя в том убеждал.

Чувствуя потребность выйти во двор, Сергеевский с неохотой покинул натопленную комнату. На улице сразу взбодрился, пока шагал по утренней прохладе, похрустывая мерзлой землей и выдыхая пар.

На востоке набирал силу рассвет. Уже виден оставленный сегодня лес, запруженный мертвецами и, вероятнее всего, немецкой пехотой. Перед тем как совсем стемнело, артиллеристы с одного наблюдательного пункта успели заметить большую колонну германцев, которая тянулась от Бакаларжева к лесу. Вот пройдут его насквозь и ударят во фланг и тыл бригады, а то и прямиком по штабу корпуса. Прорвут фронт, как пить дать…

Утро началось привычно, с канонады. Немцы из леса не появлялись. Но в штабе все были уверены, что такой момент обязательно скоро настанет. И ждали его с решительной обреченностью, держа наготове оружие.

Вдруг начали поступать сведения о том, что в ближайшее время подойдут подкрепления. Командир корпуса принял какие-то экстренные меры к их скорейшему прибытию. И, о счастье, они действительно начали прибывать! Первым, еще до полудня, появился батальон одного из полков 2-й Финляндской стрелковой бригады. Его тут же направили в лес на выяснение, не занят ли он противником. Чуть позже со стороны Сувалок подошли два батальона из полков 5-й бригады. Их тоже двинули следом за второй, чтобы занять старые позиции на опушке.

Штаб во главе с Волкобоем смог, наконец, вздохнуть с облегчением. Брешь в обороне закрыта!

На другой день снова приятный сюрприз. Увеличилось число батарей. Пришли и встали на позиции артиллерийские дивизионы 5-й и 2-й бригад. Русские орудия начали чаще огрызаться, что не могло не радовать.

Вечером в разговоре с Колесниковым и генералом, сидя за чаем, Сергеевский недоумевал:

– Никак не возьму в толк, почему немцы упустили такую возможность занять лес?

– Просто прошляпили, – предположил начальник штаба.

– Нет, нет, нет, Григорий Георгиевич, не скажите, – привычно стал возражать Волкобой. – Не таков германец, чтобы тактические преимущества не использовать. Ведь истребил, ирод проклятый, весь наш 12-й полк! Лес пустой. Бери, владей. Атакуй во фланг, заходи в тыл. Но не стал ведь. Помешало что-то, как видно.

– Хм, знать бы еще что…

Так и не разгадав эту страшную тайну, легли спать. Снова здравствуй, вонючая солома и мороз от двери. Даже задремать не успели, когда в дом ввалился какой-то стрелок, зычным голосом гаркнув:

– Начальник бригады здеся?

– Я начальник бригады. – Волкобой приподнялся на кровати.

– Да как же енто возможно, ваше превосходительство! Пошто пять ден не даете пышчи? Да разве ж есть возможность так терпеть? – грубо, безо всякого намека на субординацию проворчал вошедший.

– Ты кто таков? – Генерал в недоумении сел.

– Так што стрелок шестой роты.

– Какого полка?

– Двенадцатого Финляндского. Ротный сказывает, што больше ен позицию держать не станет, ежели вы жрать не дадите!

– Какой ротный?

– Да наш, шестой роты, штабс-капитан Иванов.

Кто был в штабе, все поднялись. По спине Бориса пробежал холодок. Свят, свят, свят! Неужто мертвецы начинают являться?

– Да где же твоя рота? – продолжал допытываться Волкобой.

– А где ж ей быть, как не на позиции? Тама, на краю леса. Уж восемь ден лежим!..

Подумать только! Еще шесть дней назад, когда вся бригада отошла от Зайончково, эта рота приказа отступать не получила. До сих пор каким-то чудом она обороняет свой участок на самом переднем выступе леса. Стрелок рассказал, что убиты все младшие офицеры. В роте осталось двадцать семь человек. Ротный командир, штабс-капитан Иванов, получил тяжелую контузию. Ему в живот ударило днищем разорвавшегося снаряда. Патроны кончаются. Боеприпасы не подвозят, еду тоже. Люди абсолютно ничего не ели пять дней…

Мать честная! Так вот почему германцы в лес не вошли! Горстка русских солдат спасла целую армию, казалось бы, от неминуемой катастрофы.

Гораздо позже Сергеевский будет опрашивать взятого в плен германского капитана фон Лауэнбурга. Этот капитан как раз начальствовал штабом немецкой дивизии под Зайончково. Борис поинтересуется, отчего же германцы не заняли тогда лес. Капитан ответит, что у них в штабе возобладало мнение, будто русские применили военную хитрость. Выступ леса, значит, удерживают, а с более дальних позиций ушли. Ждут, мол, когда противник втянется, и тогда ударят с трех сторон.

Выходит, геройское упорство одной изрядно потрепанной роты исполнило задачу всего полегшего там полка. Спасибо им… И тому ефрейтору, который приказал расстрелять своих же малодушных сослуживцев, бегущих сдаваться в плен. Ведь если бы не его твердая решимость до конца исполнить свой долг, наверняка бы противнику все стало известно и тот поступил бы совсем иначе. А так… Что ни говори, а боялись германцы лесного штыкового боя, уже не раз убедившего их в превосходстве русского штыка.

В эти дни, когда сырой, ненастный октябрь с его первыми, робкими морозцами сдавал свои позиции холодному ноябрю, на запад столь же неумолимо, как накатывающая зима, продвигался 3-й Сибирский корпус. В его составе шла и второочередная 57-я пехотная дивизия. Не дали ей оправиться после тяжелых Августовских боев. Многие солдаты навечно остались в этих лесах, где полег почти весь кадровый офицерский состав полков. Но результат того стоил. Взяты Сувалки, которые больше месяца удерживал неприятель. Его удалось выдворить за пределы Польши – обратно, в Восточную Пруссию. Было захвачено порядка трех тысяч пленных и около двадцати орудий.