Базен, которого до сих пор тревожила оборона его левого фланга, развернул ставку позади своего левого крыла в Плаппевиле. Распределение поставок для его неорганизованных сил предоставило маршалу отсрочку в несколько дней перед тем, как приступить к планированию активных операций, и он 17 августа буквально завалил Шалон сообщениями, высылаемыми и нарочными, и по телеграфу в ответ на тревожные запросы Наполеона III. Он, по его словам, собрался прибыть в Верден через два дня, «если это не скомпрометирует армию». Но, признавал Базен, предпринять сейчас операцию означало бы столкнуться с серьезными трудностями. А что, он на самом деле рассчитывал попасть в Верден? Это же противоречило тому, что он сам утверждал. Следственной комиссии правительства национальной обороны он впоследствии заявил, что да, он действительно на это рассчитывал. «Я подумал, что, проводя одно или, возможно, даже два оборонительных сражения на позициях, которые я считал неприступными, я измотаю противника, вынуждая его нести тяжелые потери, которые в случае, если он не оставит своих попыток, ослабят его настолько, что он пропустит меня, не имея возможности создать для меня серьезных помех». Однако судьям на процессе Базен заявил, что «верил, как верил и сам император, что, предоставив Шалонской армии время на переформирование, он значительно увеличит ее численность, которая позволит ей дойти сюда и освободить нас». Легко поверить, что эти заявления были не больше чем мудростью задним числом, и трудно поверить в то, что у Базена 17 августа вообще имелись какие-либо планы. Этот человек жил одним днем, ограничиваясь рутинным администрированием, решением вопросов, суть которых понимал, свято веруя в сопутствующее ему везение[25].

Мольтке впервые услышал о сражении у Вьонвиля, прибыв в Понт-а-Мусой днем 16 августа. В донесениях из штаба 2-й армии его значимость по-прежнему преуменьшали: до сих пор считалось, что речь шла об установлении местонахождения «крупных сил противника», с которыми правое крыло армии вполне в состоянии справиться, и Штиле предложил оставшимися у него силами оттеснить французов, как и было оговорено ранее, к Маасу. Но Мольтке усматривал в создавшейся обстановке больше возможностей. Маас был не столь важен: самым главным сейчас было вынудить силы французов пойти севернее Парижа, и чем значительнее будут силы в распоряжении Альвенслебена, тем лучше. «Чем больше неприятельских сил выступит против 3-го корпуса, тем больший успех ждет нас завтра, – писал он, – когда мы сможем развернуть против неприятеля 10, 3, 4, 8, 7-й корпуса и в конечном счете даже 12-й». В приказах Мольтке в тот вечер фигурировали куда более амбициозные цели. Французов предстояло гнать «до люксембургской границы, а потом и по их собственной территории». Так формировалась стратегия окружения.

Поэтому 17 августа Штейнмец выдвинул силы своей 1-й армии за Мозель, и Фридрих Карл повернул всю свою 2-ю армию к северу к полю битвы предыдущего дня. Там измотанные дивизии Альвенслебена и Фойгтс-Ретца, с волнением ожидавшие возобновления французами атаки, изумились и восхитились, когда, вместо того чтобы атаковать, неприятель исчезал где-то в северо-восточном направлении. Куда они шли? Назад в Мец, на север от Тьонвиля, или у Этена на Верден? Немцы, что любопытно, и не попытались в точности выяснить это. На правом фланге к востоку от Резонвиля обе армии поддерживали тесный контакт, и Штейнмец, направив свой авангард за Мозель, ясно видел позиции французов на склонах вокруг Пуэн-дю-Жура, защищенные глубокой впадиной долины Мане. Но на другом участке контакт был полностью потерян, и немецкая конница слишком поредела после операций предыдущего дня, чтобы думать о его восстановлении. Мольтке, кроме того, стремился избежать раньше времени ввязываться в бои, прежде всего необходимо было сосредоточить все имеющиеся у него силы, и Штейнмецу было недвусмысленно заявлено об этом, чтобы старый упрямец не мог истолковать приказ по-своему. 1-я армия по обе стороны Мозеля южнее Меца должна была действовать просто как некая опорная точка, вокруг которой 2-я армия должна была с юга совершить заход широким фронтом.

От высот к югу от Флавиньи Мольтке видел клубы пыли, поднятые войсками французов, нерешительно направлявшихся через равнину в северном и восточном направлениях. Слишком далеко они отойти не могли, и разосланные на следующий день Мольтке и Фридрихом Карлом приказы предусматривали, что корпуса 2-й армии продвинутся на север в роли загонщиков, с неглубоким эшелонированием по левому флангу от линии Резонвиль – Марс-ла-Тур, и будут готовы встретить противника и с севера, и с востока. Такая диспозиция была весьма разумной, но если бы Мольтке все-таки провел разведку, то убедился бы, что французы останавливаются вдоль линии, проходящей точно под прямым углом к направлению его удара, занимая позиции, с которых они уже на следующий день при наличии инициативного командующего смогли бы нанести немцам мощный фланговый удар. Мольтке крупно повезло, что и в тот день, и в ходе кампании в целом у французов не нашелся военачальник, который стал бы достойным противником Мольтке, способным мгновенно воспользоваться допущенной им ошибкой.

Сражение между Гравлотом и Сен-Прива 18 августа отличалось от предыдущих и масштабами, и типом. И дело было не только в том, что в этом единоборстве впервые сошлись колоссальные по численности войсковые группировки обеих сторон – немцы: 188 332 солдата и офицеров и 732 артиллерийских орудия, французы: 112 800 человек и 520 артиллерийских орудий, – это сражение было преднамеренной и ожидаемой акцией. Битвы при Шпихерне, Фрёшвийере, Коломбее и Вьонвиле были неожиданностью для верховного командования обеих армий, обусловленной спонтанными переменами уже подготовленных планов. Битва же при Гравлоте замышлялась немцами: приказы Фридриха Карла его войскам от 17 августа предписывали «выступить завтра утром в северном направлении, обнаружить врага и вступить с ним в бой», то есть было запланировано сражение, и французы тоже ожидали его, если не сразу, то в ближайшее время, находясь на своих позициях, делавших честь топографическим умениям Базена и которые он, не без веских оснований, считал неприступными[26].

Гравлот – Сен-Прива

Левый фланг был особенно силен. В полумиле к востоку от деревни Гравлот главная дорога от Вердена до Меца пересекала под прямым углом глубокую долину, через которую между крутыми и густо покрытыми лесом склонами на юг протекал Мане, впадавший дальше в Арсе в Мозель. Угол наклона этих поросших густым кустарником склонов представлял собой трудно преодолимое препятствие для войск, наступавших сомкнутым строем, а поднимавшаяся в восточном направлении из долины дорога, окаймленная высаженным в ряд тополями, о которых в недалеком будущем благодаря художникам-баталистам суждено будет узнать миру, минуя глубокие выемки, почти по всей длине тянулась вдоль стены одной из ферм Сен-Юбера, к которой поднималась по идеально прямой линии. Вдоль гребня высоты на восток долины располагались еще три фермы «Леп-зиг» («Лейпциг»), «Моску» («Москва»), «Пуэн-дю-Жур»: укрепленные оборонительные позиции выше ущелья Манса, снабженные бойницами и забаррикадированные французами, связанные друг с другом линиями траншей с оборудованными в них окопчиками для стрелков, таким образом, французская пехота и артиллерия господствовали над раскинувшимися ниже протяженными склонами. 2-й корпус Фроссара контролировал южную половину этого фронта с центром в «Пуэн-дю-Жур», бригада Лапассе из 5-го корпуса обороняла оконечность левого фланга со стороны Арса, а северный участок от Сен-Юбера до «Лепзига» («Лейпцига») был в надежных руках Лебёфа. За позициями Лебёфа характер местности менялся. Долина Манса выравнивалась, леса на ее склонах переходили в густой лес Буа-де-Жениво, тянувшийся до правого фланга позиций 3-го корпуса на ферме «Ла-Фолли». На север от Буа-де-Жениво раскинулись равнины, фактически лишенные какого-либо естественного прикрытия, отлого повышавшиеся к востоку в направлении позиций, занимаемых 4-м и 6-м корпусами и группировавшихся соответственно вокруг деревень Аманвиллер и Сен-Прива. Для французских винтовок Шаспо и митральез позиции эти было лучше не придумаешь, возможно, именно благодаря специфике рельефа местности Ладмиро и Канробер, чувствуя себя неуязвимыми, не стали даже окапываться, в отличие от расположившихся по левую сторону от них Лебёфа и Фроссара.