посевы землю уже вспаханную, рыхлую, чем каждый раз поднимать новь. Поэтому всю вспаханную землю он разделил на пять полей. На первом поле решил сеять яровые хлеба с семенами лучших комовых трав; на втором и третьем — растить кормовые травы на сено; на четвертом — устроил пастбище и пар с посевом осенью озимых хлебов, на пятом — сеял озимые хлеба. Местность для плантации избрал ниже пруда, чтобы иметь возможность орошать поля в засуху.

Святая неделя наступила вместе с весной. Лисицын встретил праздник торжественно: зажег перед иконами восковые свечи и осветил комнату, в самую полночь пропел «Христос воскресе!» и прочел все молитвы, какие были в молитвеннике. Утром он разговелся пасхой, куличом, яйцами и чаем с густыми сливками. После продолжительного поста, который соблюдал он со всей строгостью, скоромная пища показалась нашему пустыннику чрезвычайно вкусной.

Задав корм скоту, он взошел на Сторожевую скалу, с вершины которой вдруг увидел полунагого человека, разводившего огонь на южном берегу Глубокого озера, прямо против Приюта, с которого незнакомец не спускал глаз, а иногда жестами пытался обратить на себя внимание.

Лисицын немедленно отправился в бухту и, хорошо вооруженный, вскочил в лодку. Ловко работая веслом, скоро домчался до противоположного берега. Как только незнакомец увидал Лисицына на воде, он весело запрыгал, маня пловца к себе. Когда Лисицын подплывал к берегу, услышал, что человек зовет его по имени. Это удивило нашего героя, не узнавшего в оборванце знакомого. Сергей Петрович вышел на берег — незнакомец бросился целовать ему руки, и смеясь и плача одновременно. Теперь только узнал Лисицын своего бывшего товарища, трудолюбивого Янси. Узнал — и сам несказанно обрадовался. Китаец сильно исхудал, оброс и изорвал платье. Сергей Петрович попросил его рассказать, что же с ним приключилось.

— Милостивый господин, — начал Янси, — когда твоя ушел на укрепления, я стоял на берег, глядел, мои товарищи отваливал от берег. Николай сказал, нужен переводчик провожать земляков. Василий не хотел, говорил, начальник болен, одному нехорошо быть на большой остров. Прочие товарищи пересилил, схватил меня и втащил в лодка. Ни жив ни мертв сидел я, прячась за другими, все боялся: узнают — убьют Янси. Так мы плыли до причал.

Земляки честно потопил лодка и пошел к своим джонки, и мы пошел за ними. Те земляки, что были на джонка, не захотел исполнить договор и нагрузил все свой вещи на суда. Василий хотел не позволить, но Роман и прочий товарищ заспорил, мы все отошли в лес, где сидели, спрятавшись, пока моя земляк поплыл домой. Тут мы пришли на берег, стали обедать. Товарищи много слов говорил, спорил и сердился. Моя боялся драка. Потом утихли; объявили мне с Петрушей, что на Амур идут, а там на русский город Нерчин; меня берут в проводник до Великой реки, а оттуда отпустят на Приют.

Петруша боялся и с нами идти, и на остров бежать — пошел с товарищи. Идем мы три дня вслед за земляками, не спуская с них глаз, но весь мир знает, господин, что китаец хитрее дракона: родичи мои нас заметили, сосчитали и расставили западня.

Идем мы берегом, видим, стоит в кустах лодка без весел, мы обрадовался находке, лодку поясами привязал к иве, сработал весла к ночи и улегся спать. Я дождя побоялся — залез в частый кустарник. Сплю крепко, вдруг слышу страшный крик: то мои земляки бросились на сонных русских и начали их вязать, Петруша с испугу прыгнул в реку, там и утонул. Я прополз дальше в кустарник, но земляки сосчитали пленных и начали искать меня. Оставалось бежать в лес.

Я слышал, как за мной гнались, слышал, пули свистел мимо ушей; бежал шибко, не оглядываясь. Я боялся умереть в пытках и все бежал, бежал до тех пор, пока замертво скатился в овраг. Очнулся, но не знал куда идти, заплутал в лесу. Осень еще ничего, бродить можно, но зима — трудно: мороз жег до костей, тело превращал в камень. На мое счастье, набрел на мертвый волк, содрал с него шкуру и прикрыл себя, ел в дороге коренья, древесную кору и что попало. Нынче утром я очутился близ озера, узнал место и много Бога благодарил, потом скоро сюда шел и разложил большой огонь, чтоб господин меня увидел…

Наружность китайца, жалкая до невозможности, подтверждала его рассказ. Лисицын обласкал его и привез на ферму, накормил и одел в хорошее платье. Собаки с восторгом приветствовали Янси.

В последний день праздника Лисицын привел в исполнение план своего нового севооборота: разбил плантацию на пять полей по четыре десятины в каждом. На другой день приступил к вывозке навоза под яровой посев с травами; запахал навоз, посеял яровой хлеб, а заборонив семена, высеял на каждую десятину по пятидесяти фунтов травяных семян, которые укатал легким деревянным катком. Стадо в течение нескольких лет чрезвычайно размножилось. Особенно значительно увеличилось число овец. Решили с Янси доить только двух коров, а остальных сосали телята. От этого скот сделался еще крупнее. Такое размножение скота требовало большого запаса корма. Лисицын стал использовать скотину для пропитания. Урожай хлеба в этом году был необыкновенный, чему много способствовало орошение полей во время жаркого лета.

Зима наступила ранняя и суровая, часто играли метели, трещали морозы, каких в прежние годы здесь не бывало. Обитатели Приюта не испытывали холода в своем теплом помещении и не оставались праздными. Лисицын обучал понятливого Янси говорить по-русски, а у него учился китайскому языку. Янси никуда не отлучался с острова, а Лисицын по старой привычке занимался в свободное время охотой на красного зверя. Таким образом, жизнь его потекла обыкновенным порядком.

Однажды Лисицын собрался в дальний путь на лыжах. Оделся он очень тепло: сверх меховой обуви на нем были панталоны из двойного меха — белка изнутри, выдра снаружи; теплая овчинная дубленка чуть ниже колен и сверх нее свободное пальто их шкуры жеребенка, сшитое на манер неразрезной рубашки с небольшим отверстием для головы; к рукавам были пришиты теплые рукавицы, а чтобы действовать голыми руками, между рукавом и рукавицей было оставлено небольшое отверстие. Это пальто надевалось мехом наружу и доходило до лодыжек. Голову прикрывала меховая шапка из шкурки новорожденного барашка, подбитая изнутри мехом молоденькой белки с широкими, крепко к ней пришитыми лопастями и наплечниками, плотно пристегивавшимися к пальто; лопасти обертывались