— Не видите — мешаете…

Нонна отходит в сторону.

— Простите.

Неулыбчивая женщина в сатиновом халате и оранжевых резиновых перчатках снова оказывается возле темноволосой дамочки, что шатается тут в пятничный вечер, мешая работать. Вернее, это дамочка все время оказывается под напористой шваброй уборщицы.

Нонна отступает. Жрица чистоты наступает. В конце концов эта игра уборщицу утомляет. Она опирается на орудие труда и, оглядев Нонну, спрашивает:

— Чего встала-то?

— Простите?

— Образование высшее? Ненавижу… Жиды проклятые. Россию загубили, продали иностранцам…

— Простите, — извиняется Нонна за себя, за евреев и иностранцев.

— Волосы-то распустила. Сыпешь тут волосами. А я тут подбираю за вами.

Это обвинение, в отличие от предыдущих, Нонне понятно, и за него она снова готова извиниться.

— Простите, пожалуйста.

— Что стоишь? Не видишь, мою. Может, поможешь? Или подай, если богатая.

Мокрая поролоновая швабра упирается Нонне в туфлю. Она подпрыгивает, чтобы не упасть. Ну нет! Так больше продолжаться не может. Почему эта бабка решила на ней отыграться за всю свою загубленную жизнь? Почему кавказская кровь, которая так внятно говорит в ее матери, главным своим достоинством почитающей неуемную гордость, помалкивает у Нонны? Может, сильно разбавлена русским смирением? И Нонна упирает руки в крутые бедра и в тон уборщице с таким же, как у той, говорком прикрикивает:

— Бог подаст! А ты три лучше, смотри, пропустила кусок.

— Чего? — не верит своим ушам уборщица.

— Волосы ей мои не понравились. Сейчас начальству-то расскажу, как ты полы здесь моешь. Здесь мою — там не мою, понимаешь!

Уборщица испуганно смотрит на Нонну, моргая короткими ресницами.

— Ой, простите Христа ради, я про жидов погорячилась…

— Погорячилась она! Не на митинге — на работе. А то выступать у нас все горазды.

Дверь кабинета приоткрылась, и Валентина, оценив позу Нонны, снисходительно улыбнулась.

— Проходите…

— Простите, — тут же стушевалась Нонна.

В кабинете что-то неуловимо изменилось. Русский управляющий торопливо листает ежедневник, иностранец что-то подсчитывает с помощью калькулятора, а Валентина натянула юбку на колени. Наконец иностранец отрывается от своих подсчетов и улыбается Нонне.

— Вы победили в тендере.

Пытаясь сдержать радость, Нонна тихо отзывается:

— Я рада.

Управляющий, продолжая перебирать бумаги на столе, бормочет:

— Крайне интересно, крайне…

— Я тоже так думаю, — соглашается Нонна.

Широким жестом иностранец приглашает Валентину вступить в обсуждение.

— В целом мы одобрили этот ход, — начала она.

— Я рада, — снова повторяет Нонна и вдруг решается: — А когда я смогу получить свои деньги?

Все трое переглядываются. Валентина уничижительно улыбается:

— После того, как будет произведена сама акция.

— Но я продаю идею, проект, а не акцию, — протестует Нонна.

— Вы же сами понимаете, что это проект акции, — Валентина отодвигает от себя папку, давая понять — нет исполнения, нет и денег.

— А если человек проведет ее плохо и она провалится, вы мне не заплатите, что ли?

— Поэтому опробовать свою идею поручается вам. Ваши деньги — в ваших руках.

Мужчины согласно кивают.

— Проведение самой акции стоит каких-то денег — это мы понимаем, поэтому сейчас возьмите эту накладную и спуститесь в бухгалтерию. Там вам выдадут нужную сумму, детали оговорим позже.

Нонна автоматически кивает.

— Я вызвала вас… — начала Нонна.

— У Гоголя это уже было, — отметила Соня.

— У моголя это было, — передразнила ее Юля.

Какие же они все-таки несерьезные. Она позвала их за помощью, а эти великовозрастные девицы дразнятся, как в третьем классе.

— Втайне от вас…

— Почему втайне? — в очередной раз перебивает Юля.

Нонна открыла было рот, чтоб объясниться, но тут вступила Соня:

— Понимаешь, Ноник, Юлька как от Воропаева ушла, так от безделья на стены лезет.

— Это ложь! Я делаю татуировки и разрисовываю тела — исключительно тяжелый труд.

— Татуировки не в счет.

— Да послушайте же меня! — взывает к ним Нонна. — Хватит ругаться! Мне нужна ваша помощь.

Девочки с шумом придвинули стулья.

— Я выиграла тендер рекламной кампании для табачной фабрики.

— Ого!

— Подождите. И на свою беду предложила им вариант, который сама же должна осуществить. Это такая… интерактивная акция…

— Попрошу не ругаться, — Юля выплевывает жвачку в пепельницу. Соня гладит подругу по цветастой голове.

— Правда, Ноник, она у нас глупенькая?

— Вы будете меня слушать?!

— Да!

— Девочки, я должна прийти в ресторан и вести себя так, чтобы меня запомнили.

— Ну, в принципе, если ты постараешься, то сможешь, — уверила ее Соня.

— Главное, чтобы они запомнили, что я курю их поганые сигареты.

— Ты же не куришь?! — удивилась Юля.

— Сделаю над собой усилие.

— Я могу пойти! Я курю, — заявила Соня.

— Никто не сомневается. А я пью, — сказала Юля.

— Ага, вы можете выступать дуэтом! Но, к сожалению, это должна сделать я одна.

— И ты это сделаешь! You can! You can do it!

— Проблема в выборе имиджа. Принимаю предложения.

— Как говорится, сюжет вытекает из бюджета, — Соня как деловая женщина знает в этом толк.

— Деньги выдали. Под отчет, естественно.

— Много? — торопливо спросила Соня. — В долг дашь?

— Соня, иди в баню! В долг ей.

Юля о чем-то напряженно думает, а потом вдруг заявляет:

— Можно у Воропаева прибарахлиться.

— Как это? — даже Соня на мгновение растерялась.

— Стырить, и все.

Экстремизм Нонна не поощряла, однако в данном случае была не против. Поэтому она лишь отметила степень опасности:

— Дело подсудное.

— Подсудное, но благородное. В конце концов — это я придумала все эти вещи. Так что, можно сказать, грабить буду саму себя. А потом, мы ведь вернем?