Сварили кофе. Араксия Александровна водрузила на нос очки и стала разглядывать разводы в кофейной чашке дочери.

— Точно, точно говорю, Нонна, на пороге твоем жених. Завидный жених, милая. С огромным букетом и полными руками каких-то свертков.

— Коммивояжер.

Араксия Александровна требовательно глядит на дочь поверх очков, а затем возвращается к кофейной гуще.

— Это подарки. Полные руки подарков. Однако же ты стоишь за дверью и не открываешь ему. Волнуешься и выжидаешь.

— Это Федя…

— Не Федя! У этого волосы прекрасные вьющиеся, а Федя твой начал лысеть.

— Может, у него в Америке волосы расти начали?

— Не может! Это человек высокого положения, а Федя твой никто.

— Мама!

— Нонна!

— Ты — специально!

— А ты споришь с потусторонним миром! Сама посмотри.

Нелегко иметь мать-гадалку. Араксия Александровна ставит перед дочерью чашку и выходит из кухни, а Нонна, опершись лбом о кулаки, смотрит на витиеватые разводы.

Горячий кофе дымится перед Нонной, присевшей на краешек стула — напряженная спина, обкусанные губы. Когда на стойке зазвонил телефон, она вскочила. Лосева с достоинством подняла трубку, послушала, кивая в такт словам невидимого собеседника, и нашла глазами Нонну:

— Это ты — Нонна Владимировна?

— Я…

— Буду знать по отчеству. К аппарату!

Нонна подбегает к телефону.

— Да!.. Да!.. Да!..

Потом осторожно кладет трубку и, не сдерживаясь, кидается на шею Лосевой.

— Получилось?

Нонна радостно выдохнула:

— Да!

— Ну и слава тебе…

Русский управляющий табачной фабрикой Тарас был не в духе. И как тут хранить равновесие души, если прикатил этот омерзительный Поль, улыбчивый иностранец — хозяин, так сказать. Всем недоволен. Фабрикой недоволен — грязно. Продажами недоволен, говорит — мало. Валентина, предательница, с ним заигрывает, а он на нее — фунт презрения. Ножки ему показывает, а он-то небось голубой. Не верит Валентина, старается. Говорит, у него дети, — значит, не голубой. И рекламную акцию эту затеяли втайне от Тараса. И не то чтобы уж совсем под секретом, но как-то обидно было — поставили перед фактом. И вот теперь, вместо того чтобы блаженствовать на даче, Тарас вместе с Полем и Валькой вынужден целый день сидеть в душной комнате и слушать разных идиотов, которые учат его, как лучше продавать эти вонючие сигареты. Сам-то Тарас предпочитал сигары. Но сигары — удовольствие для одного. По кабинету витал удушливый дух кубинского табака. Поль с Валькой давились, однако терпели. Попробуй запрети курить на табачной фабрике в России — к вечеру останешься без работников.

Нонна смущается. На нее смотрят три пары глаз. Менеджерша насмешливо и немного ревниво, управляющий равнодушно, а приятный иностранец с любопытством. Ну что ж, это теперь ее зрители. Начнем, пожалуй, спектакль. Занавес. В вытянутой руке она держит пачку сигарет и чуть поворачивает коробку, словно это какой-то драгоценный камень, который при малейшем движении начинает сверкать и переливаться.

— Суть предложенного мною метода заключается в том, что человек и его поведение сами по себе являются рекламой товара.

Валентина беспокойно качает длинной ногой.

— Вы об этом написали…

У Поля мягкий акцент и доброе сердце:

— Не прерывайте ее, это крайне интересно. Продолжайте.

— Реклама сигарет часто подвергаются критике со стороны поборников здорового образа жизни. Это факт.

— Факт! — соглашается Тарас. Он тоже часто употребляет это слово.

— Но сами курильщики раздражения не вызывают. Во всяком случае, в России. Они могут вызывать жалость. Они могут вызывать сочувствие. Они могут считаться отставшими от моды или рабами пагубной привычки, но агрессии они не вызывают.

— Тоже факт.

— Не прерывайте ее. Возможно, она предложит гениальную идею, — произносит иностранный владелец и пялится на Нонкину грудь.

Валентина фыркает, а Тарас думает: «Неужели не голубой?» Нонна продолжает медленно вращать коробку сигарет «Властелин», и всем присутствующим в самом деле начинает казаться, что она сверкает.

— Но странно, согласитесь, рекламировать вещь, реклама которой становится ее гробовой доской. Поэтому если человек, то есть курильщик, вызывает сочувствие, то может быть, он и станет рекламой данного товара.

— Начинаю понимать, — иностранец пытается справиться с фантазиями, за демонстрацию которых в его стране можно стать обвиняемым по статье «Сексуальное домогательство».

— Например, человек — он же рекламный разведчик фирмы — как-то неординарно ведет себя в присутственном месте и курит сигареты данной марки. От того, насколько он запомнился публике, собственно, и зависит успех акции, — объясняет Нонна.

— Фокус-то в чем? — не улавливает идеи управляющий.

— Фокус заключается в том, что рекламные агенты могут избирать для себя любой образ и манеру поведения.

— Не понял. Что они должны делать?

Нонна торжествует:

— Все что угодно.

А зарубежный владелец понял:

— Мы должны говорить рекламным агентам: «Делайте все что угодно, только бы вас запомнили, а главное, что вы курите данные сигареты!» Так?

Нонна кивает:

— Абсолютно.

Она перестает крутить пачку и гипноз, в который ей удалось ввести зрителей, немедленно рассеивается. Все зашевелились, управляющий закурил, менеджерша закинула ногу за ногу, иностранец замахал руками, рассеивая табачный дым от сигары Тараса.

— Так, спасибо, — проговорила Валентина. — Вы пока выйдите, а мы посовещаемся и позовем вас.

Нонна тотчас сникла. Пока она вещала им в образе жрицы сигаретной пачки, она была спокойна и уверенна в себе, красива и сексуальна. Теперь она просто Нонна — сконфуженная женщина с лишним весом и округлыми формами.

— Завтра? — спрашивает она.

— Почему завтра? — недоумевает Валентина. — Сегодня.

— Мне подождать там? — Нонна показывает на дверь.

— Да, там подождите…

_____

И Нонна ждет. Она сидит в холле перед кабинетом управляющего. Кругом развешены плакаты с изображением продукции фабрики с дореволюционных времен до наших дней. Диваны вдоль стен. На столиках ненавязчиво расставлены пепельницы: куришь — кури, не хочешь — не надо. Уютно и ни души — пятница, вечер. И зачем она только впуталась в это дело? На улице хорошо. Трава пробивается сквозь проплешины в снегу. Мишка, наверное, на велосипеде рассекает в парке. А она тут сидит и ждет невесть чего, глядит, как местная уборщица, зарплата которой вполне устроила бы Нонку, намывает пол, и без того чистый, до неправдоподобного блеска. Нонна беспокойно шагает вдоль дивана. Уборщица, ерзая шваброй по полу по странной изломанной траектории, приближается к Нонне.