Стояла прекрасная погода, можно было забыть о зимних вьюгах, мир был свеж и зелен. Приговоренную спросили, хочет ли она, чтобы ей завязали глаза, но она отстранила повязку рукой. Мария вспомнила, что, когда глядела в черное зеркало, не увидела там, что ее жизнь окончится в веревочной петле. Собрались судьи, чтобы проследить, как будет исполнена их воля. Воздух был неподвижен, эхом отдавались крики стрижей, перекликались вороны, внезапно налетевшие целой стаей, они собрались, как делают это всегда, когда одной из них угрожает опасность.

Если Марии было суждено остаться в живых, она хотела убедиться, что все присутствующие узнают об этом. Отстранив палача, она спросила судей:

– Если я не умру, это докажет мою невиновность и меня отпустят?

Она выглядела такой юной с коротко остриженными волосами и в вздымающейся от легкого ветерка белой сорочке.

– Да, сестра, – сказал старший судья, – но это маловероятно.

Когда на шею Марии надели веревку, ее взгляд упал на деревья. Она увидела привязанную белую лошадь и вспомнила радость на лице Ребекки в тот день, когда ее отец приехал за матерью. Тогда Мария решила, что никогда больше не влюбится, но в этом она ошиблась.

После того как петля была затянута, констебли расстегнули железные наручники. Мария еще раз ощутила теплое биение своей крови, наследуемой дочерью от матери с тех пор, пока существует мир. Увидев в толпе Джона Хаторна, она не сумела себя сдержать и стала выкрикивать проклятия, которые разверзли небеса, вызвав проливной дождь. Человек, привезший ее в округ Эссекс, стоял в поле и чуть не утонул в обрушившемся с небес потоке. Она была полна решимости защитить себя, свою дочь и всех последующих дочерей от любых предательств в будущем: «Да падет это проклятие на всякого мужчину, который полюбит женщину из рода Оуэнс, пусть его судьба сложится несчастливо, а душа и тело его будут разбиты и никогда не восстановятся».

* * *

Если кто-нибудь посмотрел бы сейчас на судью Хаторна, он бы увидел, что тот стал белым как мел и затрясся, хотя и оставался все тем же сильным мужчиной, который пришел к Холму висельников. Если бы Хаторн взглянул на свои ладони, он узнал бы правду. Его судьба переменилась в один день. Он хотел бежать, но застыл как вкопанный не в силах отвести глаз от Марии.

Она прыгнула с помоста с веревкой, обвитой вокруг горла. Дождь прекратился так же внезапно, как начался, деревья в наступившей тишине роняли листья на землю. Толпа затаила дыхание, ожидая увидеть ужасные конвульсии повешенной, качающейся в воздухе, но вместо этого веревка порвалась надвое, и, ничуть не пострадав, Мария упала ногами в грязь. Веревка так и осталась на шее, но она была жива.

Люди стали разбегаться, ринувшись прямо через трясину, в которую превратилось размокшее после ливня поле, волоча за собой ошеломленных детей, которых взяли с собой посмотреть на экзекуцию. Мужчины, считавшие себя храбрыми, боялись обернуться, помня, что человек, оглянувшийся на зло, может превратиться в соляной столб. Кто-то видел, как к Марии приблизился незнакомый всадник и усадил ее на лошадь позади себя. Позже некоторые даже утверждали, что ее поджидал сам дьявол, что он искушал собравшихся, но потерпел неудачу, а другие говорили, что Господь всегда прощает невинных, и, значит, тот факт, что Марию не удалось убить, доказывает ее невиновность.

Те, кто высмеивал Непостижимое искусство, начали сомневаться, что магические практики подвластны судам и законам. Им совсем не обязательно было знать, что Самуэль Диас ранним утром подменил привязанную констеблями веревку другой, которой пользовался в море, старой, прогнившей от соли и непогоды. Ею была связана магнолия, и, когда веревка разорвалась, Самуэль уверился, что именно подаренное им дерево спасло Марию. Когда через несколько лет в округ Эссекс пришла весна, магнолия расцвела именно в этот день, и так продолжалось из года в год, – чудо и радость для всех, кто видел распустившиеся белые цветы, красоту мира.

Подъехав к дому Марты Чейз, Самуэль и Мария не обнаружили никаких признаков жизни. Дымоход обрушился, окна закрыты ставнями. Мария ощутила волну темноты, которая нахлынула на нее, как жар из печки. Ребенок был ее сердцем, и теперь в груди было пусто. Когда Мария распахнула дверь, она увидела оставленные на столе банки с недавно сваренным малиновым вареньем. В доме Марты стоял липкий, сладкий запах. На полу валялся соломенный тюфяк, на котором спала Фэйт. Других вещей не осталось. Дом покидали в спешке.

Мария вышла в сад. Самуэль пытался успокоить ее, но женщина была безутешна. И тут она услышала стон из подземного убежища, вырытого на случай торнадо, где Марта хранила провизию и банки с вареньем. Самуэль помог Марии отпереть засов и раскрыть тяжелые деревянные двери. Вглядевшись в темноту, они обнаружили там прикованного цепью к стене волка Кипера с выпирающими ребрами, голодного и всеми забытого. Озлобленный от скверного обращения, он зарычал, увидев людей.

Мария сделала шаг к волку, но Самуэль остановил ее, положив руку на плечо.

– Это опасное животное, – озабоченно сказал он.

– Любое существо, с которым плохо обращаются, становится опасным.

Сойдя во тьму по гнилым деревянным ступенькам, Мария спустила волка с цепи. Он, лишь мельком взглянув на нее своими серебристыми глазами, прошел, шатаясь, мимо и взбежал по ступенькам в дом, в безумной жажде найти Фэйт. Убедившись в ее отсутствии, волк улегся рядом с ее тюфяком, обессилевший и охрипший от нескольких недель беспрерывного воя. Марта обманом заманила Кипера в погреб, бросив одежду Фэйт под ступеньки, и накинула на его шею цепь, привязав к грязной стене. И когда Фэйт слышала по дороге вой, Марта говорила ей, что это ветер, который всегда звучит в этих краях как плач, и на него просто не надо обращать внимание.

* * *

Мария и Самуэль шли через лес, волк следовал за ними в отдалении. Около озера женщина сорвала с себя белую сорочку, которую не снимала несколько недель. Диас не мог, да и не пытался отвести от нее глаз. Когда Мария искупалась в озере, он отдал ей свой плащ и сказал по-португальски:

– Мы обыщем каждый дом в этом проклятом округе.

Но к Марии возвратился дар видения: она могла предчувствовать и ощущать то, что не дано обычной женщине, и уже знала, что в Массачусетсе они не найдут ее дочь. Зеленый дождь, который вызвала Мария, смыл все следы, и даже волк ничем не мог помочь в поисках. Он знал, что девочка пропала.

Ночь они провели в хижине Марии, правда, Диас повесил свой гамак на крыльце. Мария, не сумев заснуть, вышла и легла рядом с ним.

– Что заставило тебя приплыть сюда?

– Дерево.

Магнолия с цветами, похожими на белые звезды, стояла перед ними. Самуэль прибыл сюда, чтобы дерево все сказало Марии вместо него. Сердце моряка сильно билось в груди, и он надеялся, что Мария не слышит его рваный ритм и что проклятие, которое она выкрикнула с эшафота, на него не подействует. Диас, человек, умевший изъясняться на шести языках, в ее присутствии словно лишился дара речи. Если бы он мог сейчас говорить, то сказал бы, что магнолия – это его сердце, отданное ей, и пусть она делает с ним все, что захочет.