– Если ты на этом настаиваешь, я согласен, – ответил Самуэль.

Масло в блюде на столе подтаяло – явный знак того, что кто-то в доме влюблен.

– Почему так происходит? – спросила Мария, увидев это.

– Тает то, что нагревается.

– Вижу, – сказала Мария, которую тоже охватил жар изнутри.

– Что такое любовь? – пожал плечами Самуэль. – Ее нельзя увидеть, подержать в руках. Это то, что ты чувствуешь. Возможно, ее и вовсе нет.

Этот аргумент показался ему превосходным, но Марию он рассмешил.

– Скольким женщинам ты рассказывал эту историю? – поинтересовалась она.

Самуэль ответил вполне серьезно:

– Только тебе.

На этом он выиграл спор, и они пошли спать. Мария настаивала, чтобы они ни в чем не клялись друг другу, не заключали любовных соглашений, не давали обещаний, не делали ничего, что могло бы навлечь на их головы проклятие. Самуэль не возражал: чтобы когда-нибудь заполучить ее, он был согласен на все. Проснувшись на следующее утро, Мария взглянула на широкую спину спящего Самуэля и ощутила в глубине живота нечто, чему не смогла дать название. Желание или влечение, а может быть, и что-то большее – то, что нельзя подержать в руках или увидеть собственными глазами, но тем не менее оно есть.

И все-таки это было ошибкой. В десять лет Мария поклялась, что никогда не влюбится, увидев, что любовь сотворила с Ханной, с Ребеккой, с теми женщинами, что приходили поздним вечером, страстно выпрашивая привороты. Но стоило ей увлечься Джоном Хаторном, а это было всего лишь девическим флиртом, – и последствия оказались губительными. С Самуэлем она установила для себя более жесткие рамки: спала в его постели, когда он был дома, заботилась о его отце, когда Самуэль уходил в море, но он никогда не должен был просить у нее большего. Главная трудность заключалась в том, что придерживаться этих правил было невозможно: они не могли запретить своим рукам касаться друг друга. Они прожили так около года, ведя тайную ночную жизнь, при этом Мария иногда полностью игнорировала Самуэля в дневное время. Однажды она увидела в огороде какого-то жука, и ее охватил озноб. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это не злосчастный жук-древоточец, и все же она испугалась за Самуэля. Мария горевала о Фэйт и боялась, что не переживет потерю еще одного близкого человека. Она стала запирать дверь в свою комнату и не открывала, если Самуэль стучался ночью. Однажды утром она обнаружила, что он спит в холле. Разбудив его, Мария потребовала объяснений. Оказалось, ее отказ Самуэля ошеломил.

– Если хочешь, чтобы я уехал, так и скажи, – сказал он. – Я тотчас это сделаю. Хоть сегодня.

– Это твой дом. Ты уверен, что хочешь меня?

Конечно, он хотел, даже очень, но ничего ей не ответил.

В ту же ночь она прочитала заклинание, чтобы отогнать любовь. А на следующее утро он упаковал вещи, готовясь к отъезду.

– Тебе не следует уезжать, – сказал Абрахам сыну. – Жизнь проходит быстро и с годами становится все короче. Я знаю, что тебе нужна Мария. Оставайся с ней.

– Она мне не позволит. Говорит, что мы прокляты.

– Это про всех можно сказать, – заверил его старик. – Такова жизнь. – Он покачал головой, думая, какие же глупцы эти молодые. – Поступай так, как считаешь нужным.

Самуэль все же сделал то, что Мария бы не одобрила. Оставил на столе кожаный мешочек. Внутри лежал сапфир на серебряной цепочке.

«Этот настоящий, – написал он в оставленной записке. – Voce nao pode fingir algo real nao exista.

Ты не можешь делать вид, будто реальность не существует».

* * *

Мария и Абрахам Диас после отъезда Самуэля словно погрузились в глубокий траур. Познав печаль, они утешали друг друга. Моряки редко привыкают к суше, и Абрахам тосковал по жизни, которую когда-то вел. Дни он проводил в ожидании сына, даже если тот уходил в многомесячное плавание. Память стала изменять старику с каждым днем все больше, хотя он и знал, что живет в доме сына вместе с красивой женщиной, чье имя он иногда забывал, особенно по вечерам, когда Мария возвращалась после поисков Фэйт и наливала ему бокал портвейна. Абрахам, как и прежде, рассказывал ей всякие байки, потягивая ежевечернюю выпивку. Он помнил эти истории, хотя нередко забывал, что ел на ужин. Говорил о радости кататься на спине кита, когда соленые брызги летят в рот, о крае, где все медведи белые и стоит такой холод, что земля покрыта льдом даже в разгар августа, и о Варварийском береге, где леопарды и львы едят говядину прямо из твоих рук, если ты не боишься предложить им мясо, и где бриллианты сверкают сквозь отверстия в земле, как будто звезды бывают не только вверху, но и внизу. Но больше всего Мария любила истории, в которых Абрахам повествовал о начале морской карьеры сына, когда юный Самуэль был настолько зачарован звездным небом, что не спал ночами, лежа на палубе и запоминая положение звезд, чтобы составить небесную карту.

Абрахам Диас теперь быстро уставал и ложился спать сразу после ужина, что было очень кстати. Его бы смутили женщины, приходящие в их дом за снадобьями с наступлением темноты. Он, наверное, искал бы среди них свою жену, давно ушедшую из жизни. Когда Абрахам ее встретил, она была молода и красива. Он любил ее так сильно, что она до сих пор являлась ему во сне, хотя давным-давно превратилась в пепел. Жену звали Регина, но он звал ее Рейна – для Абрахама она была королевой.

Мария очень привязалась к старику, научившему ее готовить шоколадный торт с вареньем и кремом, пропитанный ромом. Она боялась оставлять его одного, потому что старый Диас норовил уйти и бродить по городу, часто добираясь до порта. Однажды шайка юных хулиганов привязала его к столбу и оставила мокнуть под дождем. Абрахам не мог освободиться от пут, пока Кипер не унюхал его след и Мария не разрезала веревки. С тех пор каждый вечер, когда Мария уходила на поиски дочери, за стариком следила нанятая ею девушка по имени Эвелин, хоть он и проявлял по этому поводу раздражение.

– Плевать она хотела на мои истории, – жаловался старик на сиделку, недалекую девицу, которая часто засыпала вместо того, чтобы присматривать за ним.

– Представьте себе, что это я, и не успеете убедиться в обратном, как я вернусь, – говорила Мария, чтобы его утешить.

* * *

Мария продолжала поиски Фэйт и, когда, не добившись успеха, возвращалась домой, всякий раз заглядывала в свой гримуар, увы, безрезультатно. Она не понимала, что ей мешает определить ее местонахождение, даже начала подумывать, что утратила дар видения. В округе ее уже знали как женщину, у которой украли дочь, потому что она ходила от дома к дому в короткой черной вуали, спрашивая, не видел ли кто-нибудь ее девочку. Другие матери сочувствовали Марии. Она платила тем, кто снабжал ее информацией, но все сведения о рыжеволосой девочке под опекой худой высокой женщины были или устаревшими, или придуманными в надежде заработать немного серебряных монет.

Кипер всегда сопровождал Марию в ее поисках. Она продвигалась на север в необжитой местности за стеной, построенной голландцами, чтобы не пускать туземцев, пиратов и британцев. Уолл-стрит, выстроенная в 1685 году, шла вдоль городской стены и пересекала старую Индейскую тропу, называемую теперь Бродвей. Путь Марии пролегал вдоль реки на западной стороне, потом по дороге, названной Лав-лейн, месте ночных свиданий, в гористой местности, где сохранились большие голландские фермы. Мария пробиралась через первозданные леса, где еще оставались немногочисленные индейцы ленапе, а деревья были такими большими, что, чтобы обхватить один ствол, требовалось не меньше десятка мужчин.