не зная, чем ответит противник, было бы полным безумием.

В миг, когда я пригибаю плечи Рудиса к земле, в левую щеку впивается что-то режуще острое. Зубы хрустят, язык охватывает огнем, и я ощущаю пронзающий удар в правую челюсть. Во рту — настоящий костер Лиго. Пытаюсь сплюнуть жар, боль и кровь, но ничего не получается — прокалывает насквозь от любого движения языком. Инстинктивно наклоняю лицо к земле, чтобы не захлебнуться собственными жизненными соками. Пробую двигать только мускулами шеи, чтобы сплюнуть все лишнее. По щеке, по губам в траву текут теплые струйки, образуя красную лужицу. Кажется, что голова разбита вдребезги, но, раз чувствую такую дикую боль, значит, пока еще жив. Похоже, в челюсти что-то застряло. В крови, пенящейся во рту, появился приторный металлический привкус. В мозгу щелкнуло — пуля! Свинцовая пуля, которая неведомо за что и совершенно не вовремя напомнила о щепотке свинцового сахара на том самом уроке химии. Но у свинца пули все же другой вкус — такой тяжелый, что, кажется, он перешибет любой другой. Но не вкус крови.

— Матис, что с тобой? Жив? — Рудис пытается меня перевернуть.

Хочется кричать, дурак, прекрати, мне нужно ртом вниз, но, к сожалению, членораздельные звуки не получаются. Краем глаза замечаю спешащего Карлиса.

— В него попали?

— Да, в голову.

— Покажи. В щеку… Бог даст, не так страшно, как выглядит. Ты меня слышишь?

Слышу, слышу… Собираюсь с силами и становлюсь на четвереньки. Голова от боли тяжелая, как чурбан, но все-таки нужно встать на ноги. Не получается, падаю обратно в траву. На земле легче. Рудис с Карлисом поднимают меня на ноги. Не так резко, кричу, не трогайте меня, но меня никто не слышит.

— Идти сможешь?

— Хо… — выдыхаю, и новая порция крови выплескивается на рубашку и брюки.

— Как бы язык не оторвало.

— Сплюнь! Тот, второй, больше не будет стрелять?

— Уполз по траве, как угорь. Наверно, патроны кончились.

— Тогда хорошо. Берем за подмышки и тащим.

— Куда?

— В больницу.

— На Шенфельда, к психам?

— Нет, в детскую.

— Шенфельда ближе.

— Я там никого не знаю.

— Ав детской знаешь?

— Да. Там надежнее. Понесли.

Они тянут меня, и я тоже помогаю, насколько сил в ногах осталось. С каждым шагом в глазах становится все мутнее и темнее.

— Эй, смотри, как вылупилась.

— Ничего… Мадам, ничего страшного, — Рудис, похоже, объясняется с какой-то прохожей. — Парень получил по зубам. От русских.

— Ах ты ж, боже мой, как же так… не нужно ли помочь? — в голосе женщины звучит сочувствие.

— Спасибо, хозяйка. Сами справимся.

— У вас нет чего-то на колесах?

— На колесах? Есть. Садовая тачка. Иди-ка сюда.

Мы останавливаемся. Кажется, Карлис меня поддерживает, пока Рудис пошел за тачкой.

— Пожалуйста, потом прикатите обратно.

— О чем речь, хозяйка. Огромное спасибо!

Рухнув в тачку, поворачиваюсь набок и обхватываю голову руками. Лучше бы несли, но им невдомек, какую боль я испытываю на каждой рытвинке. Кажется, эта дорога никогда не кончится. В каком-то месте резко сворачиваем и останавливаемся. Слышу неподалеку шум проехавшей машины.

— Не нас ли ищут?

— Пусть ищут до второго пришествия. Давай перетащим его через забор.

Сквозь ресницы различаю конец улицы Дикя и забор Детской больницы. Хочу выпрямиться, но, когда тачка наезжает на очередную неровность, темнеет не только в глазах, поив сознании.

На мгновение прихожу в себя, когда чувствую, что моего лица касаются чужие пальцы. Аккуратнее, больно же! Открываю глаза, но под неожиданно ярким светом тут же зажмуриваюсь. Кто-то колет в щеку. Шприц. Еще один укол. Боль отступает. Чувствую, что кто-то вовсю орудует в моем рту, но мне все равно. Просто понимаю, что там что-то вытаскивают, сверлят, прижимают, зашивают. Нёбо, язык, нос слегка онемели. Пытаясь понять, что со мной происходит, отключаюсь.

Что-то с грохотом катится прямо на меня, и я просыпаюсь. Открыв глаза, вижу небольшой, накрытый белым столик на колесиках и руки женщины в светло-голубых рукавах, которая берет шприц и ампулу с лекарством из овальной металлической ванночки. Ясно, что я в больнице, правда, помещение странно маленькое — примерно два на три метра.

Вглядываюсь в лицо женщины, кажется очень знакомым, но не узнаю сразу. Она медсестра, она была у меня… это Луция? Нет… Тамара? Да, Тамара, теперь я не сомневаюсь. Хочу поздороваться, но сквозь боль из губ вылетает только свистящий воздух. И ноют не только щеки, язык тоже как неживой. Лежит неподвижно, точно камень, и распух на весь рот. Во рту противный, тот самый, свинцовый вкус. Он не однородный — похоже, в нем смешались потные портянки, сера, дерьмо и металл. Может, еще что-то, не могу определить. Правда, ничего, кроме пули, у меня во рту не было, все остальное скорее вкусовые фантазии. Однако, вкус металла перешибает все прочие.

— Не пытайся говорить! Я сделаю укол, и тебе нужно лежать спокойно, пока все не заживет. Слюну можешь сглотнуть?

Сглотнуть могу, но жжет нестерпимо. Я бы не против, чтобы слюна стекала через уголок рта, но мускулы горла решают по-своему — они сталкивают слюну вниз без остановки. Раньше казалось, что я и не глотаю вовсе, слюна сама собой стекала, куда надо, а теперь я только и делаю, что глотаю, глотаю…

— Отвечай глазами!

Легко сказать. Верчу глазными яблоками во все стороны, но вряд ли Тамара может что-нибудь понять из моего кривляния.

— Больно, да? — нетрудно догадаться. — Расслабься и постарайся не думать об этом. Через день-два будет уже гораздо легче.

Замечаю на столе стакан воды с соломинкой. Тут же ужасно захотелось пить. Чего она еще ждет? Не отводя глаз, пялюсь на стакан, наконец она замечает мой взгляд и понимает, чего я хочу.

— Сейчас попьешь. Только втягивай медленно, не навреди себе.

Пить, оказывается, непросто, но влага сейчас — самое главное. Стакан быстро пустеет, хочется еще, но не успеваю подать знак, поскольку входит женщина в белом халате. Она старше Тамары, наверно, доктор?

— Пьем водичку? Хорошо, нужно выполаскивать. Вчера такой душок стоял, что с ног сшибало. Где был разум? Напились и стрельбу затеяли. Еще настреляетесь… — склонившись, она быстро осматривает мое лицо, потом откуда-то вынимает блестящую металлическую пластинку и пытается с ее помощью открыть мне рот. — Ну-ну, не напрягаемся, мне нужно посмотреть язык.

Пытаюсь расслабиться, но более-менее широко раскрыть рот не удается ни мне, ни ей. Слава Богу, врачихе достаточно и того, что получилось.

— Хорошо, — удовлетворенно говорит она. — Лежите спокойно, слушайте меня, Тамару и встанете на ноги. Тогда сможете бежать на фронт и стрелять до одури.

Хочу